По одной из улиц Вашингтона или Нью-Йорка шли четверо рослых парней. Навстречу семенил небольшого росточка хиленький японец. «Хозяева жизни» шагали важно, во всю ширину тротуара. Встречному японцу ничего не оставалось, как юркнуть между здоровяками. Разумеется, при этом он толкнул одного или двух парней. Но пройти мимо японцу не удалось. Один из парней схватил его за шиворот, поставил пред собой и приказал: – Извинись!
И тут произошло самое неожиданное – поразившее одних, приведшее в восторг других. Маленький японец вывернулся из рук здоровяка, ловким движением сшиб его с ног, а в следующее мгновение раскидал по тротуару остальных троих. Падкая на подобные конфликтные сенсации американская толпа зааплодировала, восторгаясь японцем.
Я заметил, как засияли глаза Ивана Семёновича. Потом в угоду ему я стал говорить о современной русской литературе. Конечно же, в этой области литературы, по сравнению с Иваном Семёновичем я был профан.
Многое из того, что он читал, было не знакомо мне, поскольку мне приходилось читать только книги, знание которых требовали в школе, институте, и называли интересными. Но среди бесконечного перечня были и такие, которые мне приходилось читать. Я высказывал своё мнение, мы даже вступали в спор.
Когда-то я прочёл книгу о войне с интересом, многое позабыл, но запомнил один эпизод, неудачно описанный автором. Посланный на вылазку из осаждённой крепости солдат был схвачен турками. Командовал аскерами султана под Баязетом Кази-Магома, средний сын имама Шамиля, сопровождавший отца, которому царь Александр Второй разрешил совершить паломничество к святыням Ислама – в Мекку и Медину, где имам и скончался.
Кази-Магома не вернулся в Россию, поселился в Стамбуле и во время Крымской войны был военачальником у турецкого султана.
Так вот, автор пишет о том, что когда пленного русского солдата привели к Кази-Магома, последний приказал посадить «гяура» на кол.
Я уж не хочу говорить о тех мельчайших изуверских подробностях в описании самого процесса казни, хотя невольно напрашивался вопрос – откуда мог знать автор, что чувствовал несчастный солдат в этот ужасный момент. Скорее всего, не успел почувствовать, куда и как льётся кровь, тут же потерял сознание от болевого шока.
Но дело не в этом, а в самой форме казни. Ни в какие времена кавказских войн горцы никогда не применяли этот вид унизительного уничтожения противника, не касались срамных мест, а ограничивались отсечением головы.
– Иван Семёнович, пойми меня правильно, не один истинный джигит, уважающий себя горец Дагестана, истинный воин, мужчина, а тем более сын имама не позволил бы себе такую дикость.
– Гирей Магомедов – седьмой барак!
…Когда очередь дошла до Ивана Семёновича, он обратился к разводящему:
– Гражданин начальник, прошу вас, поместите меня с Магомедовым в одном бараке.
– Нет там места, вот разве только в проходе, у самих дверей.
– Я согласен, хоть где-нибудь.
Разводящий сделал пометки в списках, затем сказал:
– Нумерация бараков начинается вот от этого здания больницы, – и, протянув руку, указал пальцем в сторону приземистого двухэтажного деревянного здания.
Мы с Иваном отделились от группы этапированных и направились в сторону, где должен был находиться барак № 7.
В небольшом коридоре, не отделённом от длинного барака, мы остановились, вглядываясь в полумрак низкого помещения. Вдоль стен в три яруса были установлены деревянные нары. Посреди барака стоял длинный – во весь барак – узкий стол с такими же длинными деревянными скамьями.
