– Что скажешь, мой друг? – видя его подавленное состояние, спокойно спросил Хнумхотеп.
– Даже не знаю, что и подумать. Всё очень странно, – тихо ответил тот, присаживаясь напротив.
– Вот и я о том же. Чувствую, что всё здесь не наше, какое-то совершенно чужое. И эти диковинные на вид сооружения, будто выстроенные совсем недавно. И эти громадные по размерам следы, неизвестно кем оставленные. Причём, как ты, наверное, тоже заметил, среди них нет ни одного человеческого, – очень утомлённый множеством безответных вопросов полководец с досадой махнул рукой и уставился в костёр.
– Нужно послать ещё людей по окрестностям. Пусть поищут среди скал, – как-то безразлично предложил Нианкхнум.
Уловив его тон, Хнумхотеп взглянул на него, но ничего не сказал. Они долго и безмолвно сидели у потрескивающего огня, не отводя глаз от полыхающего пламени, но явно не видя его.
* * *
Прошло ещё три дня. Накануне последнего из этих дней, вечером, исполняя волю полководца, в лагерь подошли оставленные ранее два отряда и тридцать рабов.
Привыкшие ко всему воины уже спокойнее вели себя и в этой новой для них обстановке, совершенно обыденно неся службу, всё чаще по своей воле посещая строения. Такому их поведению Хнумхотеп не препятствовал. Более того, он ждал этого момента, так как помнил о велении номарха закрепиться в этой местности.
«Пока ещё не знаю, но вполне может случиться так, что именно с этими отрядами мне и доведётся остаться здесь», – думал он.
С направлением гонцов к властителю он пока не спешил, понимая, что ничего не узнал обо всём творящемся в этом ущелье, в этой горной долине. Вопросы, поставленные им перед собой, мог задать ему и правитель, но не найдя пока на них ответов, не следовало торопиться с сообщением, дабы не ставить себя в глупое положение и не оказаться посмешищем перед всем народом. Оставалось одно – ждать. Другого выхода не было.
Теперь, по прошествии пусть и небольшого времени, он иначе взирал на эти удивительные сооружения и совершенно по-новому воспринимал их. От охватившего его изначально страха и ощущения трепетного ужаса в душе не осталось даже крохотного следа. Всё незаметно изменилось. Порой он уже ловил себя на мысли, что эти величественные творения являют собой само совершенство, какую-то, прежде не до конца осознанную, но всегда ненасытно желаемую правильность, чёткость и завершённость, чего, по его мнению, так не хватало в городах родного Египта. Он подолгу заглядывался на пирамиды, при этом каждый раз открывая в себе всё новые чувства. Отныне они для него стали означать нечто очень важное, не вмещающееся в его разум, не поддающееся трезвому осмыслению, словно эти строения были переполнены необъятной и неизведанной, но истинно полноценной жизнью, от которой исходила невероятная всепоглощающая мощь и необузданная, дикая, притягательная сила.
Такого Хнумхотеп не испытывал никогда, но одно он вдруг отчётливо понял: кто бы ни возвёл их, они будут существовать на земле всегда, вечно храня таинство своего творца, побуждая людей превзойти его и всякий раз повергая в жалкое бессилие все попытки создать нечто подобное. Людям доступно любое подражание, но не подвластна ни одна чужая мысль. Не мог он знать и осознавать того, что от чего-то невечного народиться чему-то вечному попросту невозможно. Не ведал он и о том, что почти такие же, как у него, чувства и ощущения зарождались и в его подчинённых. Настолько велико и завораживающе было влияние пирамид на человека, будто бы тот, кто преподнёс их в дар, приковал невидимыми узами его живую душу к мёртвой груде искусно сложенных камней, сделав эту привязанность безраздельно мучительной и беспредельной во времени.
