– Я тоже помню, почему ты заболел, – сказала она. – Я была там, но не помню где. Они взяли тебя сквозь стену тумана, чтобы разыскать глупышку Ла Горду. Я думаю, она заблудилась. Ты не мог вернуть ее. Когда они принесли тебя назад, ты был почти мертв.
Молчание, последовавшее за ее словами, было гнетущим. Я уже просто боялся что-либо спрашивать.
– Я не могу вспомнить, ради чего она отправилась туда и кто принес тебя оттуда. Глупая Ла Горда клянется, что она не знала тебя, пока ты не пришел к нам в этот дом несколько месяцев назад. Я же узнала тебя сразу. Я помнила, что ты был Нагваль, который заболел. Ты хочешь что-то узнать? Я думаю, эти женщины просто индульгируют, как и глупый Паблито. Они-то должны помнить, ведь они были там же.
– А ты помнишь, где мы были? – спросил я.
– Не помню, – сказала Хосефина. – Однако узнала бы, если бы ты меня туда привез. Когда мы были там, нас называли пьяницами, потому что мы блуждали. У меня в голове тумана было меньше, чем у остальных, поэтому я помню довольно отчетливо.
– Кто называл нас пьяницами? – спросил я.
– Не тебя, только нас, – ответила Хосефина. – Я не помню кто. Наверное, Нагваль Хуан Матус.
Я посмотрел на них, и все отвели глаза.
– Мы подходим к концу, – пробормотал Нестор, как бы говоря сам с собой. – Наш конец уже смотрит нам в лицо.
Казалось, он был на грани слез.
– Я должен быть рад и горд, что мы прибыли к концу, и все же я печален. Не можешь ли ты объяснить это, Нагваль?
Внезапно всех охватила печаль. Даже дерзкая Лидия загрустила.
– Что с вами случилось? – спросил я. – О каком конце вы говорите?
– Я думаю, каждый знает, что это за конец, – сказал Нестор. – В последнее время у меня были странные ощущения. Что-то зовет нас, а мы сопротивляемся, цепляясь.
Паблито, как истинный кавалер, отметил, что Ла Горда единственная среди нас, кто ни за что не цепляется. Все остальные, заверил он меня, безнадежные эгоисты.
– Нагваль сказал, что, когда придет время, мы получим знак, – сказал Нестор. – Что-то такое, что нам действительно нравится, выйдет на передний план и позовет нас.
– Он сказал, что это не обязательно должно быть что-то большое, – добавил Бениньо. – Может подойти что угодно, что нам нравится.
– Для меня знак придет в виде оловянных солдатиков, которых у меня никогда не было, – добавил Бениньо. – Отряд оловянных солдатиков, конных гусар, явится, чтобы забрать меня. А чем это будет для тебя?
Я вспомнил, как дон Хуан говорил мне однажды, что смерть может стоять позади чего угодно, даже позади точки в моем блокноте. А потом он дал мне определенную метафору моей смерти. Я рассказал ему, что, гуляя однажды по бульвару Голливуда в Лос-Анджелесе, я услышал звуки трубы, играющей старый, идиотский популярный мотив. Музыка доносилась из магазина грампластинок на этой улице. Никогда я не слышал более приятных звуков. Я был захвачен ими. Я был вынужден присесть на бордюр. Медные звуки трубы попадали мне прямо в мозг. Я ощущал их над своим правым виском. Они ласкали меня, пока я не опьянел от них. Когда они смолкли, я знал, что нет способа когда-нибудь повторить это ощущение, и у меня было достаточно отрешенности, чтобы не броситься в магазин и не купить эту пластинку вместе со стереопроигрывателем, чтобы слушать и слушать ее.
Дон Хуан сказал, что это было знаком, который дала мне Сила, управляющая судьбой людей. Когда придет мое время покинуть этот мир в какой бы то ни было форме, я услышу те же самые звуки трубы и тот же идиотский мотив, исполняемый тем же трубачом.
