Пойду к дедушке. Бабушка на кухне засела. Готовит что-то… К ней сейчас лучше не подходить.
Дедушка у меня не родной и даже армянин, но люблю я его больше, чем всякого другого, родного… Он всегда ходит по дому в тёплом, фиолетовом нижнем белье, и в коричневом стёганом халате… Целый день он набивает папиросные гильзы табаком «Герцеговина Флор». Табак удивительно приятно пахнет… И весь дедушка пропитался этим запахом…
Дедушка был врачом. Во время войны командовал госпиталем, который на паровозе ездит… Бабушку и маму забрал к себе с перрона… И стали они ему семьёй.
Я люблю прятаться в дедушкиной кровати. Бабушка долго меня ищет, и когда находит, ужасно радуется. А дедушка делает вид, что ему и в голову не могло прийти, что я у него тут под боком притаился…
Бабушка ему выговаривает: «Иван, как тебе не стыдно? Я же беспокоюсь! Пропал внук! А он у тебя! Это бесчеловечно, Иван!» Дедушка прижимает большую свою ладонь к груди, и делает «честное» лицо (глаза смеются), и с сильным акцентом говорит: «Рыта, клянусь тебе, я не думал, что наш мальчишка такой ловкач!» Мы все смеёмся. Я громче всех. Имею право: дедушка и бабушка получились слабаки, а я опять самый умный. Мне это нравится. Правда, я чувствую, что тут что-то немножко неправда, что-то подстроено, чтобы я развеселился… Но мне это безразлично. Я привык чувствовать себя самым умным. Я без этого не могу.
– Саша! – кричит бабушка с кухни, – Иди кушать!
Иду. Бабушка великий кулинар. Лучше её не умеет готовить никто на свете. Сейчас она даст мне большой кусок шнель – клопса (запеченное мясо-фарш с яйцом и зелёным луком), и мою любимую жаренную пшённую кашу с маслом, которую она делает так волшебно, что торт «Прага» (мягчайший, горький шоколад – бисквит, густо пропитанный ромом или коньяком), кажется полной ерундой.
Бабушка – это моё главное солнце. Её улыбка – солнце. Её тёплая ладонь, которой она гладит меня по голове – солнце. Я её очень люблю. Мы как два солнца целый день крутимся друг возле друга, и больше нам ничего не надо.
Сегодня меня будут мыть. Это очень приятно. Трут нежно так, губочкой! Вроде я слон в зоопарке. Правда, слонов трут покрепче, но у них жизнь такая! Я же не виноват…
Вот мама приехала. Она будет меня мыть. Ну, вымыла… Поставила меня на табуретку, голышом… И пошла за чистой рубашкой. Не могу же я голый ходить! Стою я на табуретке, задумался, табуретка качнулась – и, вдруг – хлоп-с! – делаю я какое-то немыслимое сальто-мортале! Табуретка фантастически переворачивается ножками вверх… И я, голый, оказываюсь глубоко сидящим среди этих ножек! Как это произошло? Не понимаю! Верчу головой как дурак, а толку? Пошевелиться не могу! В ванную заглядывает улыбающаяся бабушка… Увидев меня в таком положении, она страшно бледнеет, глаза становятся больше и круглее десертных тарелок… Её трясёт… Тут с рубашкой входит, тоже улыбающаяся мама… Через секунду на неё тоже страшно смотреть… Они вместе с бабушкой осторожно вынимают меня из табуретки… Осматривают: нет ли ссадин… Убеждаются, что нет. Мама говорит, что это колдовство… Бабушка быстро говорит: потом, всё потом…
Ну, вроде и всё: я в тёплой и чистой одежде сижу в кресле, и жду какао с куском сметанника… Передо мной дверь в коридор… Там какой-то шум… И мимо меня по коридору проносятся бабушка и мама… Бабушка схватила маму за волосы, тащит, а другой рукой, кулаком, бьёт её по лицу, по шее, по голове…
