Мужчина огляделся, делая шаг внутрь, а я подумала, что могла бы назвать его красивым, если бы не черная татуировка на лице, и глаза, заполненные Тьмой после колдовства,
– Ну что, Дара, не передумала? Выглядишь не очень, – то, что выражало его лицо, должно было сойти за сочувствие, хотя вряд ли кто-нибудь бы этим обманулся.
По возрасту он был близок к возрасту Гарона, моего старшего брата: высокий, сильный, черные смоляные волосы, стянутые шнурком, простая черная рубаха, скрывающая фигуру и заправленная в кожаные штаны, на поясе короткий меч. На плечи накинут черный плащ. Его можно бы было принять за обычного горожанина, если бы не богато расшитый пояс и амулеты, висящие на шее. Да и взгляд, – черный, пронзительный, прожигающий насквозь.
– Откуда ты знаешь моё имя? – Меня замуровали? – я встала, опираясь о стену; было странно слышать гортанное наречие и видеть чужого мужчину рядом, но сил спорить не было, – их вообще не было, и это тоже было странным.
Колдун усмехнулся:
– В камне не слышен стук сердца; мне не нужно, чтобы тебя нашли раньше времени. И не питай иллюзий. У Князя нет намерения тебя отпускать, – колдун улыбнулся еще шире, хотя взгляд его оставался жестким, цепким,
– Гонцы уже повезли дары твоему отцу. Мой господин не хочет войны. И женится на тебе, как только привезут согласие, – первый мой вопрос остался без ответа.
– У нас спрашивают согласие у девушки, – вспыхнула я,
– А разве ты против, – осклабился он,– Будешь Княгиней, – ярость придала мне сил. Я бросилась на него,
– Верните меня домой! – Колдун схватил меня за локти, прижимая:
– Ты можешь выйти отсюда прямо сейчас, вместе со мной, привести себя в порядок, и занять покои княгини, приготовленные для тебя, – звучало как насмешка,
– Или продолжать свой бессмысленный бунт, сидя в этом каменном мешке и теряя силы, – он наклонился к моему уху,
– Ты чувствуешь, как камень пьёт твои силы, Дара? – и отступил на шаг,
– Выбор за тобой, – я осела на пол, предпочтя солому покоям княгини.
Колдун развернулся к выходу, и уже делая шаг в проём, оглянулся:
– Да, и не советую кричать или впадать в истерику, – больше всего Тьма любит негативные эмоции. Тебя лишь выпьют быстрее, – и камень вновь уехал в стену, закрывая проход за Колдуном, отрезая меня от мира.
Я оценила совет. Даже не совет, а эту внезапную странную откровенность. Может Колдун думал, что дети пустыни ничего не знают о чёрном камне? Или пытался меня запугать еще больше?
Я знала. Поэтому и не кричала, не звала на помощь, старалась держаться спокойно, не впуская в голову ни одну мысль,– ни свою, ни чужую.
– Когда мы ослаблены, больны, дезориентированы, наступает место для Неуверенности, которая тянет за собой Страх, а тот привлекает чудовищ Тьмы. Мы сами впускаем этих сущностей внутрь. Заворачиваем их в правдивую обёртку, и оживляем внутри себя, – говорил отец, – Тьме не нужна открытая дверь. Ей достаточно трещины, куда она сунет свое щупальце.
– Думай хорошие мысли. Думай хорошие мысли, – твердила я как мантру. Но хорошего не вспоминалось. Оставалось лишь не думать плохие.
Время тянулось как бархан в пустыне. Длинно и однообразно.
Почему иногда день пролетает птицей, а иногда час кажется нескончаемым?
Когда-то отец наказал меня, заставив носить воду овцам. С утра и до вечера. Тогда день тоже казался бесконечным. Плечи ныло, руки покрылись волдырями. И откуда у нас столько овец? – злилась я. Хорошо, что он не заставил напоить всех животных вообще.
