Как-то раз я проснулась от того, что в открытое в комнате окно влетел небольшой полупрозрачный шар. Он подлетел ко мне, и я отчётливо почувствовала рядом с собой бабушку Марусю. Утром я побежала на переговорный пункт и узнала от тёти, что бабушка умерла. Быстро взяв отпуск на работе, и купив билеты на самолёт, я прилетела проститься со своей русской хранительницей, со своей бабушкой, со своим яблоневым детством. Хотя неправда, этот сад будет жить в моей памяти. Он навсегда останется со мной: с его умиротворяющей зеленью, с этим парадом висящих и падающих «планет», с ледяным Чирчиком и штанами на палочке, которые мы сушили по дороге, идя домой с соседскими детьми, в этом изобилии солнца, радости, счастья и любви.
Шло время. Вроде всё стало налаживаться, и жизнь шла своим чередом, и наступили 90-е годы. Россию накрыл глобальный кризис и начал громить всё вокруг: стереотипы, политический строй, СССР. Рухнула Берлинская стена, и Германия на этой волне, наоборот, воссоединилась. Начали вспыхивать межнациональные конфликты на окраинах СССР, и российские немцы в статусе военных беженцев потянулись на историческую родину. Кто жил в 90-е, не даст соврать – страшные годы. Вспыхнул национализм и в Таджикистане, и мои немецкие родственники в полном составе эмигрировали в Германию. Они слали мне письма, в которых рассказывали, как благополучно устроились, и звали к себе.
Я решилась и тоже подала документы на получение немецкого гражданства, но получила отказ. «Значит, ещё время не пришло пожить в Германии», – подумала я и с усердием продолжала учить немецкий язык. Отец дома никогда не разговаривал на немецком языке. Он знал язык, понимал, но не говорил. Слишком тяжелы были для него детские воспоминания, когда мальчишки-ровесники бросали в него камни только за то, что он был немцем по национальности, и обзывали фашистом.
Моя немецкая хранительница, моя бабушка Лора, умерла в глубокой старости в Германии. На её похороны я прилететь не смогла. До последних дней она обо всех помнила, переживала, заботилась. Когда мне удалось приехать к бабушке на могилу, то я увидела кладбище, которое находилось среди городских жилых кварталов и напоминало красивый, ухоженный парк. В парке призраков среди теней деревьев пряталась тишина, и слышалось пение птиц.
– Привет, вот я и пришла к тебе, бабушка, твоя Вероника, – тихо сказала я. – Вот твои любимые, – и к надгробию лёг букет огромных жёлто-красных чайных роз. Таких же пахучих, с вельветовыми листочками, как у тех, которые росли у бабушки в палисаднике перед домом в Таджикистане.
Немного постояв, я очень захотела присесть, как будто ноги стали ватными. Вышла с кладбища, завернула за угол и увидела скамейку, а над ней склонилась, словно обняв, красная вишня.
– Бабушка… – расплакалась я.
Я сидела в вишнёвых облаках. Воспоминания перенесли меня к большому медному чану, где бабушка Лора варила варенье из вишни, и к вкусной, ароматной розовой пене на тарелочке, которая заменяла нам в детстве воздушный зефир.
Как-то я приехала проведать маму в Таджикистан, и мы пошли в мечеть к знаменитому мулле. Он обладал даром как человек-рентген: видел ауру. Мог рассказать человеку, чем он болен. Когда я подошла к нему, он сказал, что у меня «сильные» руки и в будущем, научившись управлять энергией, я смогу лечить людей. Я очень удивилась такому пророчеству, но жизнь моя впоследствии нарисовала такой зигзаг, что я начинаю ему верить. Может, свершилось то, о чем говорила мама? Две сильные энергии, соединившись, родили дар?
