Фанимар говорил, что тела родственников сожгли, чтобы ограничить распространение болезни, а прах скончавшихся был захоронен в одном месте, ныне там располагается мемориал, на котором высечены имена и годы жизни всех умерших в те роковые месяцы бушующей болезни.
Ирма и Тео бывали около этого мемориала, Фанимар каждый год возлагал к нему цветы, но это место находилось далеко не на западе, а, напротив, на востоке, на берегу Семиветряной Гавани.
Ко всему мать Фанимара не принадлежала к дворянскому роду, лишь отец дедушки приходился двоюродным племянником Инге Калеста, знаменитой и своенравной родовой дворянке, что и завещала своё поместье Фанимару, после своей смерти.
И да, насколько помнила Ирма, Инга действительно захоронена на Старом кладбище.
Однако на виду было явное несовпадение, тогда Ирма взяла в руки атлас с древнеиджийскими иероглифами ещё раз и внимательно принялась изучать знак «мать».
«Может Фанимар считает Ингу своей второй матерью, ведь она проявила к нему такую щедрость, хотя никогда не искала общения с родственниками и даже ни разу не встречала дедушку лично?», – подумала Ирма, но вскоре поняла, что в древнеиджийском языке мать это то же, что и покровительница.
Тогда всё вставало на свои места, ибо Ирма несколько раз слышала из уст дедушки, как он в разговоре называл Ингу покровительницей, ведь без неё у него не было бы такого роскошного особняка и солидной суммы сбережений, которая позволила тогда ещё молодому Фанимару подняться на ноги и занять достойное положение в обществе.
«Там, на западе, где спящая покровительница нашла последний покой».
– Пора тебя навестить, Инга Калеста, – сказала Ирма.
Старший помощник ворвался в штурманскую, но не обнаружил Имадиса Лэйна. На столе штурмана коптила свеча, окружённая истрёпанными картами, таблицами склонения светил и значений девиации, на краю стола небрежно лежали секстант и хронометр, точно брошенные в спешке.
Старший помощник несколько раз окликнул штурмана, а после выскочил в коридор и побежал, продолжая звать Имадиса. Молодой парень ощущал, как тревога комом подкатывает к горлу: он не единожды сталкивался со штормом, но на этот раз что-то пугало его, что-то на глубинном уровне пробуждало все его страхи и опасения.
В это время команда Имиды готовилась к опасному манёвру: в машинном отделении были запущены двигатели, призванные привести в движение гребной винт в необходимый момент, а всё внимание капитана приковали бушующие воды.
Закрывая глаза, он видел её лицо, такое сияющее, точно день, такое родное и тёплое. Он помнил её запах, запах стиральных порошков и мыла, её белые от воды и белья руки.
«Лиа, Лиа…», – повторял он её имя в забытьи.
Поезд уже набрал скорость и мчался вдаль по железным параллелям, точно стрелам, уходящим за горизонт.
От лекарства Имадису хотелось спать, но всё же он пребывал в каком-то пограничном состоянии между явью и сновидениями, в котором так ясно разворачивались картины из его прошлого.
Сколько же испытаний послала ему судьба?.. Сколько она отняла, но и сколько подарила?..
Имадис Лэйн вспомнил свою первую любовь, девушку из дворянского рода, отец которой не позволил дочери связать свою жизнь с сыном рыбака, разлучив навеки возлюбленных.
Сердце Имадиса горело в чаду невыносимого чувства несправедливости, он долгое время не мог найти покоя.
Однако тяжёлый труд на рыбацком судне не терпел слабости духа. В семье Лэйнов Имадис был первым ребёнком, наряду с двумя братьями и тремя сёстрами, а потому от него требовали всегда больше, а жалели меньше.
