– Я велел им запереться в кубрике и никому не открывать до рассвета, даже мне.
– Но мне кажется, устраивать облаву одному – по меньшей мере неразумно…
– Неразумно совать мясо голодному волку. Чем больше народу эта тварь сожрет, тем сильнее станет.
– Это суеверие, лишенное научных доказательств.
– У меня нет лишних матросов, чтобы заняться проведением опытов, – сухо ответил Бреннон. Герр Левин поправил пенсне.
– Скажите, герр… то есть сэр, на корабле еще есть дамы?
– Дамы? – озадаченно нахмурился Кеннет.
– Ну да. Кроме тех трех, что сейчас находятся в салоне.
– Нет. Больше ни одной. А в чем дело?
– Фрау подозревает, что видела какую-то женщину.
Капитан задумчиво поскреб щетину. В общем-то, появление еще одной дамы вполне объяснимо. Левин побарабанил пальцами по двери.
– Пойду разбужу священника, – наконец сказал ученый и юркнул в салон. Кеннет запер за ним дверь. Мелкая водяная крупа превратилась в длинные косые струи дождя. Качка усилилась, и Бреннон поднял воротник. Он решил возить грузы и пассажиров, потому что это нетрудно, когда ответственность за их жизнь, здоровье и имущество не выходит за рамки контракта, а риски пассажиров описаны в пунктах четыре, шесть и восемь. Капитан должен довезти, и не больше. Это то что нужно после службы на чертовом флоте ее величества.
Из-под двери салона выбивалась полоса теплого света. Он всегда считал, что ему все равно. Тот же груз, только разговаривающий, и если у кого-то морская болезнь – то это его проблемы. А капитан принял, отвез, выгрузил. Расписался в товарной накладной. Но не сейчас.
Кеннет не успел заметить, когда они перестали быть только пассажирами, оплатившими билет. Наверное, когда он поволок затянутую в мундир тушу в салон. Оказывается, для этого достаточно нескольких минут – для понимания, что им не под силу защитить себя, и значит, защищать должен тот, кто может. Между ними и ночной тварью только его обрез с серебряными пуговицами. И это уже совсем другое дело.
Доктор Левин окинул салон долгим взглядом. Медики сладко похрапывали в углу, как студенты на лекции; рыжая учительница сосредоточенно считала полковнику Шрайберу пульс; мать и дочь с глубоким осуждением взирали на эту неприличную сцену; поэт, столичный отрок и пастор задремали. Ученый подошел к священнику и встряхнул его за плечо:
– Отец Андрес! Отец Андрес, проснитесь!
Пастырь вздрогнул и подскочил на диванчике.
– А? Что? Где? – сонно забормотал он, озираясь. – Уже приехали?
Левин вздохнул. Отец Андрес Шмидт был похож на упитанную полевую мышку – симпатичную и безобидную. Энтомолог предпочел бы кого-нибудь в духе святого Георгия с карающим мечом.
– Нет, отец. Нам необходимо духовное утешение. – Ученый указал на Шрайбера.
– Ох ты, святый боже! Сердце, да? – опечалился отец Андрес.
– Нет, до такого еще не дошло. Нам скорее нужен, э-э-э… совет лица просвещенного.
Маленький священник польщенно зарделся. Подобрав поношенную рясу, он направился к девушке, которая укутывала полковника пледом, живые черные глазки патера засверкали от любопытства.
– Фройлен… простите, нас не представили… что с ним?
– Эльза Донстер, очень приятно, – машинально отозвалась учительница. – Я не знаю. Капитан сказал, большая кровопотеря из-за… – Девушка смешалась и закусила губу. – Вот. – Она оттянула воротник мундира.
Патер нагнулся пониже, чтоб разглядеть, да так и застыл кочергой.
