Когда она открыла их, то заметила Пирогова. Но не того, что на фото, а настоящего, которого можно было потрогать. Даже обнять. Другой Пирогов тоже был в скафандре, но не таком громоздком, посвободнее. Он сидел на полу и глядел на Таню, поражаясь тому, что видит ее.
– Алёшка?.. – позвала Таня.
Пирогов счастливо улыбнулся и закрыл глаза. Сквозь него неясно виднелся ковер на полу и просвечивали Танины шлепанцы. Потом шлепанцы обрели четкость, словно проявились на фотопластинке, а Пирогов понемногу растаял кусочком серебристой туманности.
«Вот я уже сплю», – подумала Таня.
Наутро Пирогов перекусил на скорую руку, натянул резиновые перчатки и отправился разбирать завалы в регенерационной камере. Переступив через комингс, он опустился на колени и с предельной осторожностью стал искать целые пластины и блоки. Работа была нудная, кропотливая и, как оказалось, лишенная всякого смысла. Через полчаса Пирогов понял, что обречен.
Осознав это, он даже слегка испугался. Хрупкая пластина, вывалившись из пальцев, спланировала на пол и взялась трещинами.
Регенераторы были изувечены на совесть. Поэтому как только на планетолете иссякнут наличные запасы воды и воздуха, Пирогов умрет. И произойдет это в самом недалеком будущем. И неоткуда ждать помощи.
Конечно, его разыщут. Скоро развернется программа комплексного исследования Пояса Астероидов на предмет изыскания полезных ископаемых космического происхождения, под кодовым названием «Церера». Скоро – это лет через десять. К тому времени ему будет все равно, разыщут его или нет. К тому времени он станет трупом в разбитом, но прекрасно освещенном планетолете.
Пирогов сел на пол и зажмурился. И ему сразу удалось отвлечься. Должно быть, он просто не умел подолгу думать о собственной смерти. Вместо этого ему захотелось вообразить себя рядом с Таней, в ее комнате, увешанной мохнатыми коврами с совершенно немыслимыми для современных интерьеров узорами. Он никогда не видел этих ковров, но необъяснимым образом был убежден в их существовании. Он твердо знал, что пол в Таниной комнате скрыт зеленым самозарастающим мехом из краут-пластика. Что кроме дивана в углу под светильником стоит глубокое кресло, в котором Таня любит сидеть поджав ноги и ждать, когда кто-нибудь – только не он, Пирогов, – захочет поговорить с ней по терминалу. И что терминал лежит у нее под рукой на подлокотнике кресла. Почему он все это знал, Пирогов ответить не мог. Знал – и все тут.
Поэтому он не слишком удивился, когда увидел себя сидящим на крауте, а в нескольких шагах от себя – рукой можно дотронуться, – бледную и оттого невероятно красивую Таню, вжавшуюся в спинку кресла.
Проснувшись, Таня почувствовала себя немного лучше. Правда, глаза с непривычки от слез совсем запухли, так что выглядела она теперь, наверное, ужасно. Таня сладко потянулась и обнаружила себя не в постели, а в кресле. Вспомнила разговор с Андреем, потом – конфликт бабушки Поли с плитой. Вспомнила и серебристый скафандр, тающий в вечернем полумраке среди тишины и пустоты.
Робко пискнул терминал. Таня отозвалась. Это был шеф, сердито и печально взиравший на нее с экрана размером с Танин кулачок.
– Как ваше здоровье, Татьяна Петровна?
– Спасибо, Роберт Семёнович. Почти нормально.
– Я не хотел вас беспокоить…
– Я понимаю.
– …но нехватка рабочих рук, а точнее – голов…
– Понимаю.
– …у всех на уме эти грандиозные прожекты в межзвездном эфире…
