Его руки блуждают по моей спине, и дыхание хрипнет, стоит мне взглянуть ему в глаза. Костров притягивает меня ближе, и я ловлю цитрусовый отголосок туалетной воды. Слышу биение сердца, которое сливается в унисон с моим собственным.
Секундная заминка.
Наши губы встречаются.
Двери закрыты, и тонировка мешает случайным зрителям подсмотреть за нашим безумным поцелуем. Голая страсть. Обнаженные нервы. Мне мало этих касаний, мало умелых пальцев, что поглаживают мои плечи. Слизываю с его губы соленую капельку крови точно жгучий токсин.
Он не торопит. Не мешает. Даже не пристает в прямом смысле этого слова, потому что движения хоть и пьяны, но вполне целомудренны. Не пытается стянуть с меня белье или платье, как в прошлый раз. Позволяет оглаживать налитые мышцы под тонкой тканью, но не намекает, что опустить ладонь можно и ниже.
Если я откажу, он просто довезет меня до дома и уедет.
Вновь исчезнет.
Умолкнет.
Не знаю, почему он кинулся за мной, если четко дал понять: между нами нет ничего общего. Не понимаю. Но хочу продлить минуты наедине друг с другом. Испить до конца тот сладкий яд, из которого состоит Денис Костров.
— Я никогда ни с кем не была, — внезапно признаюсь, хотя правильнее было бы подвести разговор как-то иначе, а не высказываться в лоб.
— Что? — Денис отстраняется от меня с удивлением.
Разумеется, в наше время в двадцать лет быть девственницей — практически приговор. Клеймо. Позорная метка.
Кому нужна старая дева?
Никому.
— О чем ты? — уточняет, склонив голову набок.
— Я никогда не была с мужчиной. Просто не могу решиться, — признаюсь я в том, о чем раньше никому не говорила, даже подругам. — Мне кажется, будет дико больно. И если мы сейчас…
Облизываю пересохшие от волнения губы. Знакомая волна ужаса разрастается в груди и затапливает собой остальные эмоции.
— Я не собираюсь к тебе приставать, Оксана, — отвечает твердо. — Заднее сиденье авто — не то место, где хорошая девочка вроде тебя должна лишиться девственности. Успокойся. Всё хорошо.
Он застегивает ширинку, одергивает задравшуюся майку. Рука его ложится на дверную ручку.
Всё кончится прямо сейчас и никогда уже не случится.
Когда ты сама попросишь…
Готова ли я попросить? Мне всё ещё страшно? Откуда эта дрожь, что разносится по телу?
Моё горло сведено судорогой, но спираль внизу живота всё не может раскрутиться. Я издаю новый всхлип, но теперь от понимания: всё будет кончено. Ерзаю по сиденью, выдавая с головой истинные чувства.
Страх только в голове. Где-то на подкорке, но он давит на меня, разрастается, ширится. Тело же изнывает от желания иного рода.
— Денис, ты не понимаешь. Я… я…
Мне физически сложно выдавить из себя простейшую фразу: «хочу тебя».
Денис смотрит на меня. Оценивающе. Словно всё для себя решил, но дает мне последний шанс. Одуматься? Спастись? А затем почему-то его ладонь возвращается на моё бедро, и поглаживания становится сильнее, жестче.
— Значит, ты просто боишься боли? — задает спокойный вопрос, будто мы обсуждаем выставку картин. — Почему? Если ты никогда не пробовала, откуда тебе знать про боль?
Всё бы ничего, но ладонь его при этом очень уж откровенно ощупывает мою задницу.
— Если ты скажешь — я уйду, — шепчет он, языком проводя по моей шее как по оголенным нервам. — Если скажешь, чтобы не возвращался — даже не попытаюсь. Но если ты хочешь, чтобы я остался — ты должна расслабиться и попросить.
