А раз её подруга, которую она давно знала и уважала, выбрала Николая, то он должен быть порядочным.
Прохладный ветер пробрался под платье. Стало зябко. Девушка услышала, как хлопнула крышка багажника. Вскоре на её плечи опустился тёплый плед. Пахнул знакомый одеколон. Две руки обняли и прижали к себе. Марина замерла, напряглась. Она не вырывалась, но и не прижималась.
– Согрелась? – интимно прозвучало над ухом. Девушка подумала, что поверни она сейчас голову, и их губы встретятся. Но она пока была не готова к переходу отношений на другие рельсы.
– А что с Ярославой? – спросила она, не глядя на него.
– Хорошая женщина, только несчастная. Муж бросил. Пытается ему отомстить. Бедная. Мучается, страдает. Мальчик хороший у неё.
– Вы с ней встречаетесь? – почему-то перешла на вы. Наверно, жалость к женщине ей не понравилась. – Сын всё видит. Как она может?
– Юношеский максимализм. – в голосе Рафика звучала улыбка. – Я мужа её знаю. Бывшего. Она хотела, чтобы муж её приревновал ко мне.
– Понятно, – Марина подумала, что он так и не ответил ей на вопрос о том, встречаются ли они. – Я пить хочу. Отвези меня домой. – она скинула ему на руки плед и взялась за ручку машины.
Рафик не стал возражать. Сложил аккуратно плед, подал Марине: «Вдруг прохладно в машине будет», сел за руль, завёл машину… Только поехали они не в сторону города, а наоборот, туда, где темнел лес.
7. Глава 38. Глоток воды
Осенний дождь ловлю губами,
А он в ответ звенит стеклянно.
Уже вовсю сентябрь на БАМе –
И дождь, и ветер, и туманы.
Тамара Шульга
«Стыковка» Москва 1984
Ночь шагала семимильными шагами. Вот уже во тьме была видна только часть дороги, освящённая фарами. Слева и справа сплошной тёмной стеной стоял лес. Его искромсанный край угадывался на фоне тёмного пока ещё звёздного неба.
В машине было тепло. Из магнитофона рвались и разрывали в клочья сердце Марины слова:
Ветер, ветер, ветер-бродяга
Без следа развеет этот горький дым.
Пеплом, пеплом станет бумага,
Пеплом твоим и моим![1]
К печали подмешивался страх и недоверие. Девушка сложила руки ладонями вниз под бёдра, выпрямилась как натянутая струна. «Куда везёт? Что ему надо? Опять вляпалась? Всё, если выберусь живая и невредимая, больше ни одному мужчине не буду доверять. Лучше быть одной», – вспомнились строчки Омара Хайяма из письма Андрея. Андрей, за что? – сердце в очередной раз болезненно сжалось. Тогда, когда они расстались, ей хотелось умереть. Лечь и не встать, заснуть и не проснуться. Но сейчас, хоть душа и кровоточила, желание жить было велико.
Девушка не спрашивала, куда они едут. Она старалась уговорить себя, что если бы Рафик хотел, то у него была уже масса возможностей. «А если он тогда НЕ хотел?» – последовал контрвопрос от подсознания. Что он мог хотеть или не хотеть – она не выясняла для себя.
«Что меня может ожидать? Насилие? Или убьёт?» – темнота не успокаивала, а наоборот, наталкивала на такие мысли. Теперь и профиль Рафика казался зловещим.
– Чего притихла? – он на минуту повернул к ней голову и улыбнулся. Его фикса неприятно сверкнула.
– Так, – сказала она как можно беспечнее. В мозгу пульсировало, что ни в коем случае нельзя показывать страх. Насильники и убийцы питаются страхом жертвы, он их подбадривает. Откуда у неё были эти знания, она не знала. Наверно, они были переданы далёкими предками подсознанию. – Пытаюсь угадать, куда едем.
