Наевшись, отец долго молится, глядя на угол, затем размашисто крестится, вытирает масляные губы сплющенным, поношенным картузом и, мелко-мелко семеня, спешно покидает дом. Данил подходит к окну. Сквозь корявые голые ветки высокого тополя очень долго сиротливо смотрит на улыбающуюся луну. Затем, сняв с мощного гвоздя гитару, садится на нары и начинает негромко теребить струны. Гавайская гитара отзывается почти человеческим плачем. Но музыка так и не сложилась, что-то терзает сердце гитариста. Печально вздохнув, Данил выходит на улицу. На брёвнах возле их дома сидит много народа. Все шёпотом о чём-то переговариваются. Раздаётся хриплый женский голос:
– Под Бугульмой, говорят, мор скачет по деревням, превратившись в молодого чёрного жеребца. Поэтому тамошние люди пошли на хитрость! Оказывается, мор можно обмануть! Сорок женщин собрались и перво-наперво погасили во всех домах свет. Потому что мор первым приходит к тому, у кого светло в окнах. Впрягшись в один плуг, сорок женщин с молитвами опахали село вкруговую. Оказывается, мор не может перескочить вспаханную полоску! Потом, вернувшись в село, они, натирая два куска дерева один о другой, добыли Чистый огонь и разнесли его по всем домам. Мор выкосил все окрестные деревни, а этим хоть бы хны!
Люди молча выслушивают невероятную историю и с надеждой глядят друг на друга. Через некоторое время раздаётся шёпот Данилиного отца:
– И нам надо также сделать, женщины!
Женские тени медленно поднимаются с брёвен и неспешно разбредаются по домам. Сделаем, раз надо! Лишь бы мор не пожаловал! Они проходят, едва не задевая стоящего в стороне обеспокоенного юношу, но не замечают его. Огни в деревне гаснут почти одновременно. Тусклый отблеск луны, словно понимая, что он теперь главный источник света, без стука влетает в окна и освещает жухлые листики увядших цветов на подоконниках. Данил неспешно, озирая вытянувшиеся по обе стороны дороги дома, направляется к реке. Остановившись возле берега, смотрит на свою короткую тень. Как-то непривычно тихо вокруг, хотя в деревне никто не спит. Вскоре доносится скрип колёсиков плуга. Бормоча молитвы под нос, подпоясанные женщины с лямками через плечо тянут плуг в сторону деревни, то приподнимая его одной рукой, то со скрипом вонзая в землю. Впереди всех, похожая на огородное пугало, с поблёскивающим крестом из серебристой бумаги на груди бабка Павлина. «Работа – не Павлины забота, а где пир – там Павлина командир!» – шутливо «нахваливает» её народ. Это самая ленивая, самая тёмная религиозная фанатичка, любящая только походы в гости старуха. А сегодня – впереди всех! В конце «крестного хода», натянув на уши помятый картуз, проходит отец Данила. В лунном свете эти измождённые люди похожи на призраков. Вскоре они растворяются в ночи. Данил очень долго смотрит им вслед. Затем воздевает глаза к небу: полупрозрачное, тонкое белое облачко едва заметно плывёт, подсвеченное луной. Тишина. «Эх, вот бы, как это беззаботное, счастливое облако, уплыть далеко-далеко! – размечтался Данил. – А вместо этого приходится безвольно слоняться без дела и ждать, пока мор не подберётся к твоему носу!» Помечтав о невозможном, Данил по сухой тропинке отправляется поближе к реке, в сторону запруды. У воды он садится на густо заросший кустами акации холмик и погружается в раздумья.
Словно впервые видит парень великолепие окрашенного лунным светом мира. Растущая вдоль кромки берега ива печально склонила ветви к воде, златошвейка луна украсила гладь реки дорогим позументом. Тёмные занавески на дальнем горизонте словно развеваются на ветру. Укрытые таким же покрывалом долины безмолвствуют. Семь звёзд Ковша. Леса на том берегу тянутся чёрной полосой. Взгляд Данила непроизвольно переходит с одной красоты на другую. И вправду, сколько всего прекрасного вокруг, а сколько красоты в мировом масштабе!
