Давайте помолимся! (сборник) - страница 67

Я считал, что Гимазетдинов не знает татарского языка, в то время большевики поголовно разговаривали на языке великого собрата! И я, крикнув ему по-русски: «Плевал я на твою характеристику!» – с грохотом захлопнул дверь и ушёл. Нет ничего сподручней русского языка, когда нужно кого-нибудь обматерить!

Смотри-ка, а я иногда бывал и отчаянным, оказывается!

Опыт есть, какая дверь университета в какую сторону открывается, знаю, гладкие пороги, подводные камни-рифы успешно преодолеваю. Начинавшие вместе со мной в сорок пятом теперь уже на четвёртом курсе. Высокие ещё больше подросли, коротышки в ширь раздались. Девушки завивают кудри по последней моде, картошка изо рта у них уже не виднеется, городские барышни они теперь. С такими лаптями, как я, издалека-а-а разговаривают. Жизнь изменилась, количество курсов увеличилось, и студентов-татар стало заметно больше. Регулярно выходит «Әдәби газета» («Литературная газета»), где студенческие таланты соревнуются в острословии. Встречаются и странные личности – на первом курсе, в одной группе со мной учится автор нескольких книг, популярный писатель, глава семейства, многодетный отец Ахмет Юнус^>94. В общежитие я не заселяюсь, с прошлого раза воспоминания не развеялись. Глубокие следы от чирьев, выскочивших после многократных простуд в общаге, до сих пор не сошли… Снимаю угол у одной русской женщины на улице Островского. Счетовод от меня не отстаёт, с документами отличника-фронтовика поступает на исторический факультет университета. Гурий – студент пединститута. Встречаемся время от времени. Учусь, пишу, изредка наведываюсь в театральное училище. С Зайнап Алимбековой из Аксубаева пытаемся крутить любовь. На Островского мы недолго прожили, мой однокурсник Нил Юзеев, симпатичный и воспитанный парень, пригласил меня к себе, на улицу Бехтерева, где он снимал комнату у Гильмия-апа Тагировой. Счетовод, понятное дело, увязался за мной. Хозяйка квартиры тоже пишет стихи. Гильмия-апа наверняка испытывала нужду в деньгах, одинокая, нигде не работает, интересно, на что жила эта бедная гордячка, неужели ей хватало перепадавших от нас кутарок?.. В узкой, как могила, комнате мы всё-таки смогли разместиться втроём. Гильмия-апа ходит через нас. Разделили обязанности: Нил снабжает продуктами, я смолоду повар-ас, а Счетоводу досталось мытьё посуды и подметание полов. Нил с утра до вечера пропадает на учёбе, его тянет к наукам, ни одной лекции не пропускает, с девчачьей аккуратностью ведёт подробные конспекты, во всех отношениях пунктуальный, опрятный человек. Во мне, по традиции, сильно скоморошество, не могу быть серьёзным, одеваюсь неряшливо, густые волосы лоснятся и свисают до плеч. Потрясая львиной гривой, приходит Тавлин. Я бережно храню фотографию, на которой мы вдвоём с Гурием. Ох и видный парень был Гурий, тонкий греческий нос, добавляющие аристократизма чуткие ноздри, прямая, ровная спина, горделивая осанка. Белый лоб, крутые дуги бровей, шикарные волосы!.. Если Гурий идёт по Баумана, то все девушки и женщины, забыв, куда шли, табуном увязываются за ним. А сколько утончённых, увлекающихся литературой девушек теряли покой и сон, мечтая о встрече с Гурием. Но он гордец, хвастун, и, как все красивые мужчины, пренебрежительно относится к поклонницам! Однокурсниц называет «Козьи копыта!», ни больше ни меньше. И в целом взгляд, манера держать себя выдавали в Тавлине неимоверно крутого гордеца. Столько времени общаясь с ним, я ни разу не видел его занятым какой-то работой и даже поглощающим пищу! Он мне казался потомком знатного рода, человеком, случайно попавшим в наш, полный странностей мир. Его мама Машук-апа, уроженка села Бурды, была видной женщиной. Белый лоб, умный взгляд, и в манере говорить было какое-то благородство у покойной Машук-апа. Я всегда прощал Гурию и хвастливость, и преувеличения, потому что считал его намного умнее и выше себя. Он частенько прикладывал крепким словцом и советскую власть, и мировой порядок, и царящую повсюду несправедливость… Присутствие Счетовода ни он, ни я не брали в расчёт. Наоборот, в последние годы я специально разыскал Гурия, чтобы свести со Счетоводом. Но Счетовода не оказалось дома. Гурий с удивлением говорил: «Аяз, в моём тюремном деле нет ни одного доноса от Счетовода!» Гурий, Гурий, в тюремных делах фигурируют совсем другие люди!.. Доносы от настоящих, оплачиваемых агентов КГБ никогда не подошьёт в папку, КГБ бережёт своих наёмных «трудяг». Их настоящие имена и фотографии заперты за семью замками, они спрятаны в железных сейфах архивов КГБ. Сегодня не хочу стравливать Гурия и Счетовода. Счетовод тоже дитя своего времени, его можно и нужно понять. Хотелось бы знать только одно: за что же так невзлюбил Счетовод Гурия Тавлина?.. Наверное, мы об этом никогда не узнаем…