Война… Сколько помнил себя Громов, столько она продолжалась: в мире, в стране, в любой точке, куда забрасывала его судьба, днем и ночью. И то обстоятельство, что порой выстрелы затихали, ничего не меняло на планете под названием Земля. Невооруженный человек всегда оказывался слишком слабым и уязвимым, чтобы отстаивать свои права, свободу, жизнь. Побеждать зло удавалось только с оружием в руках.
– Еще далеко? – спросил Громов, повернувшись к своему неожиданному союзнику.
– Минут пятнадцать езды, – откликнулся Костечкин.
Янтарное свечение приборов отражалось в его зрачках, отчего они казались по-кошачьи хищными. Некоторые светофоры уже переключились на ночной режим работы и тоже глядели в ночь желтыми глазами. Встречные галогенные фары полыхали ослепительно белым. А еще в темноте было много алого, малинового и рубинового – это сияли габаритные огни попутных машин. Поскольку все это буйство красок отражалось на поверхности мокрого асфальта, легко было представить, что «семерка» не по дороге катит, а летит во мраке, не касаясь колесами земли.
Громов покосился на спутника:
– Что за парень этот Леха Бреславцев? Говорят, он отчаянный?
– Не то слово, – ответил Костечкин. – Безбашенный он. Совершенно.
– Это как?
– А на рожон вечно прет. «Синих», то есть блатных, в грош не ставит. С местными авторитетами не считается. Теперь вот ребенка похитил, а это уже… – Не найдя нужного определения, Костечкин сплюнул в открытое окно и завершил мысль: – Короче, докатился Леха.
Глаза Громова превратились в щелочки.
– На то он и Каток, чтобы катиться. Много у него людей в команде?
– Людей? – саркастически переспросил Костечкин. – Таких среди беспредельщиков не бывает. А быков под Катком обычно семь-девять. Основное ядро постоянное, но рядовые бойцы частенько меняются.
– Текучесть кадров?
– Ага. Кровавая. Иногда даже жаль становится этих придурков – ну куда лезут? Ради чего? Неужто за сытную жратву готовы жизни свои молодые положить?
– Они сами выбрали свою судьбу, – жестко произнес Громов. Это прозвучало как приговор.
– Не-а, – не согласился Костечкин. – Я так полагаю: нас всех судьба выбирает, а не наоборот.
– Неужели?
– Точно, Олег. Вот смотри: я сегодня доклад начальнику писал и даже подумать не мог, что вместо того, чтобы вечером в общаге водку жрать, с тобой на дело поеду. А оно вон как обернулось.
Громов улыбнулся:
– Глупости, лейтенант. Ты сам помочь мне вызвался, никто тебя за шкирку не тащил. Это твой выбор. Твоя судьба.
Костечкин с сомнением покачал головой:
– Вряд ли. Судьба, она как дорога. Если не я на нее сверну, то кто-нибудь другой на ней обязательно окажется.
– Кстати, о дороге, – сказал Громов. – Мы, случайно, за разговорами нужный поворот не пропустили?
Костечкин подался вперед, вглядываясь в темноту, и с досадой признался:
– Пропустили. Теперь придется разворачиваться и ехать назад.
– Вот видишь, – заметил Громов, выруливая на обочину. – Дорога – это просто дорога и ничего более. По ней всегда вернуться можно. А выбранную судьбу не перекроишь. Так кто кого выбирает, м-м?
Взревев двигателем, «семерка» газанула в обратном направлении.
