Дайна - страница 18

– Еще бы! – просиял тот. – Мне дядя Альберт много лассказывал. Вот такую, наплимел: жила-была в одной лесной делевне тетенька, и было у нее два сына. Один сын…

– Это зе русская сказка. Только там три сына. Младьсий дураком был…

– Не пелебивай, а слушай.

И Маша зачарованно внимала Владику. Было у тетеньки два сына, и жили они, не тужили, пока на их землю не явились русские. И они забрали у мамы ее сыновей. Один сын умер в тюрьме, а другой выжил. И родился у него сын.

Когда подрос он, узнал правду о страданиях своего отца, дяди и бабушки. И поклялся он отомстить русским завоевателям – увести у них детей. Взял он волшебную дудочку…

– Это немесская сказка! – воскликнула Маша. – Мне ее папа ситал. Там про крысолова. Он из города всех крыс увел. Играл на дудоське – а крысы противные за ним посли в реку и утонули. Но люди в том городе ему не заплатили. И тогда он увел у них детей. Эту сказку немсы придумали.

– А что с детями стало? – озабоченно спросил Владик. – Тоже утонули?

– Они все погибли, – всплакнула Маша.

– А эти дети не погибли. Он запел чудесную песню – дайну, и дети за ним пошли и стали не лусскими, а голядью.

– Знасит, музыка была волсебная! – В глазах Маши вспыхнули синие огоньки.

…Сева и Мишка без дела слонялись по двору, дожидаясь третьего приятеля, Веньку, который обещал присоединиться к компании, но что-то запаздывал.

– Слыхал, а папка-то нашего «Голядьберга» так отругал, – смеялся Сева. – Он сам мне всё и рассказал.

– Батька егонный?

– Да нет же, Венька. По телефону мне позвонил, сам со смеху помирает. Там, короче, предки собирались идти на открытие какого-то ихнего «еврейского центра», как он там называется? Так Венька отказался категорически! Он говорит, понимаешь: «Я никакой вам не еврей, я из народа голядь. Мне там в голяди больше нравится». Прикинь! Батя накричал на него, говорит, ты хуже этого… пионера Павлика, родителей предашь, погромщиков в дом приведешь и сестру родную отдашь на поругание!

– Ее и так там в агентстве папики «ругают» спереди и сзади, – захихикал Мишка. – Ну и как наш «Гольдман» на это?

– Да ничё! Семейство на него дуется, а он хоть бы хрен. Твой- то как, «товарищ Дзержинский», в разработку нас уже взял?

– А что я, по-твоему, бате о всех наших делах рассказываю? Я что тебе, стукач? – обиделся Мишка. – Это ты с твоим длинным языком всех нас выдашь русским.

– Иди ты, «выдашь»! – обиделся уже Сева. – Я моим про голядь рассказал…

– И чего ты рассказал? – насторожился Мишка. – Выкладывай.

– Ну, сказал, что, оказывается, жил на нашей земле такой народ, и я о нем осенью для ученической конференции доклад писать буду. И вообще, прикольно было бы быть сегодня голядью. И всё! Зуб даю на отсечение!

– Тупой, дают голову на отсечение. А зуб рвут с корнем. И это всё? – прищурился Мишка. – А про наши встречи с Альбертом Иванычем?

– Ни слова, как партизан на допросе. Просто сказал, что круто было бы жить голядью, а не русским.

– А папка с мамкой чего?

– А батя сказал: можно быть хоть негром, лишь бы платили хорошо, а не как у него в компании. А мама вообще смолчала. Им всё это пофиг. Они ж русские! А мы уже не русские.

– Здорово, пацанва! Хайль, голядь! – это появился Венька – улыбающийся, развеселый, сделал ручкой, как фрицы в фильмах, – а еще еврей, пусть и бывший уже. – Об чем базарим?

– О, привет! Заждались! – радостно воскликнул Сева. – Только ты зигу не кидай, а то попадешь к Мишкиному папе в застенок.