Это была их обычная, ставшая традиционной игра, неизменно заканчивавшаяся на маленьком, но весьма удобном диванчике – он стоял в выделенной Лейле подсобной комнатке музея.
Или в квартире Рашида, на широкой пружинящей кровати.
Аль-Шинби уже давно подумывал сделать Лейле предложение, но все как-то не решался, а девушка его не торопила, хотя явно ждала от хакима соответствующих слов.
«Может, сегодня. Или завтра», – в очередной раз замялся Рашид, понимая: непросто быть настоящим мужчиной, даже выпив предварительно жбан кименского хереса!
Поцеловав на прощание Лейлу, он заспешил к выходу из музея.
В любом случае сейчас следовало заехать в мектеб «Звездный час», где аль-Шинби, магистр истории и не последний человек в ученых кругах, преподавал историю средневековья ученикам старших и средних классов.
«Звездный час» по праву считался особенным мектебом.
А хочется повыше,
хоть чуть-чуть повыше,
А хочется подальше,
хоть чуть-чуть подальше,
Ах, как же это вышло,
как же это вышло?
Ведь мы такого и
не ожидали даже…
…Неизвестно, сколько суждено было Кадалю оставаться нищим энтузиастом, волшебником, неспособным наколдовать себе пару рубленых кебабов и стаканчик вина, если бы на его пути не возник Равиль ар-Рави – дородный громогласный красавец, обладатель густой черной бороды и хитрых глазок, при необходимости становившихся холоднее воды из горных потоков Бек-Неша; хозяин жизни, носящий безупречные дорогие костюмы – и аляповатые перстни с браслетами, единственным достоинством которых были размеры и вес; курящий лучшие дурбанские сигары «Дым отечества» – и стряхивающий пепел прямо на уникальный ковер тринадцатого века; человек с сомнительным прошлым, темным настоящим и, несомненно, светлым будущим.
Впрочем, люди, хорошо знающие Большого Равиля (а таких было немного; вернее, живых немного), полагали всю эту внешнюю мишуру не более чем ловко надетой маской.
Они были правы, знающие люди: и живые, и мертвые.
У Равиля ар-Рави была проблема: его двоюродный брат слишком полюбил тыкать себе иглой шприца в разные части тела, вместо того чтобы уделять внимание делам семьи; врачи оказались бессильны, убеждения – тщетны, а отрезать брата от источников зелья не мог даже Равиль. Особенно если учесть, что… хотя, пожалуй, не стоит учитывать личные обстоятельства семьи ар-Рави.
Себе дороже.
И тогда Большой Равиль обратился к Кадалю.
Каким образом один из шейхов «Аламута»[15], не первый год числившийся среди «горных орлов», вышел на скромного доктора, осталось неизвестным. Заявившись в небольшую квартирку Кадаля и упав в жалобно заскрипевшее под ним кресло, ар-Рави первым делом брезгливо стряхнул сигарный пепел в вазу с ломкими осенними астрами и заявил, что в гробу видал всяких колдунов-чудотворцев и прочих шарлатанов. Но сейчас у Кадаля появился шанс доказать обратное: если брат Равиля выздоровеет, то он, Равиль ар-Рави, будет готов немедленно уверовать в любую паршивую магию, Творца, шайтана, Восьмой ад Хракуташа и во все, что угодно господину Кадалю, плюс успешно подкрепит веру наличными…
В случае отказа у него, шейха Равиля, действительно возникнет повод увидеть господина доктора в гробу.
– Фото, – коротко бросил Кадаль в ответ на эту длинную тираду.
Равиль на мгновение опешил – он не ожидал столь делового ответа от мямли-докторишки, – и во взгляде «орла» промелькнуло нечто похожее на уважение.
