Свадьбу сыграли по осени, и молодые стали жить со свёкром. Ладили, несмотря, что сноха из бедной семьи. Только жить и радоваться, да арестовали Мартюшу, – и года не прожили. Никогда Настя не забудет, как бежала за санями, которые увозили милого на погибель. К ней, жене репрессированного, особое отношение. По ночам поднимают: иди брёвна разгружай. Всех прав лишили. Натерпелась Настя. Лет через восемь один эвакуированный стал за ней ухаживать. Позвал за собой, когда перевели его по бухгалтерской работе в Бель-Агач.
Андрей, комиссованный из армии, занимался бумагами, а Настя в конторе полы мыла, да и от другой работы не отказывалась. Вязала, шила для фронта, как и другие женщины. Постепенно в памяти стирались черты мужа. Письма получала только в первые годы разлуки. Как и не было вовсе никакого Мартемьяна, приснился будто он ей. Войну пережили. В Бель-Агаче голода не было. Тюря и арбузы – повседневная еда. Андрею пришёл вызов из родного Курска. Надо завершить все бумажные дела и собираться в дорогу. Как говорится, партия зовёт.
Настя осторожно сложила маленькие шершавые руки на животе:
– Андрюша, тяжёлая я. Была сегодня у фельдшерицы. Сказала, что беременная, срок уже хороший.
Особой радости эта новость у Андрея не вызвала:
– Я поеду один, а потом вернусь за тобой. Устроюсь, найду жильё и приеду.
За прожитые вместе годы Настя хорошо освоила изменения в поведении Андрея. Она поняла, что ребёнок ему не нужен и сюда, к ней, он не вернётся.
Тихо, тихо, главное, не упасть, не сойти с ума. Так. Спокойно. Встала. Вышла из двери. Вниз по крыльцу и дальше бегом по заснеженной тропинке. Прочь, лишь бы не видеть эти бегающие глаза, не слышать голос.
– Настя! В конторе для тебя письмо! Со штемпелем! – Верка, издалека увидев бегущую без верхней одежды Настю, махала двумя руками. – От М. В. Кто это, Настя? Беги, а то контора закрывается.
Неожиданное письмо в руках. Дорого́й супруг сообщал дорого́й супруге, что едет в Бель-Агач. Искал. Нашёл. Жди. Скоро будем.
Ранним январским утром поезд из Новосибирска притормозил на железнодорожной станции Бель-Агач. Спрыгнув с подножки вагона, мужчина помог аккуратно спуститься девушке. Лет ей было пятнадцать, не больше. Одета она для этих мест непривычно модно и красиво: шубка, валенки, аккуратная шапочка. Мужчина устало огляделся вокруг, поблагодарил проводницу за чемодан, который, ещё немного, и уехал бы в Ташкент. Вздохнув полной грудью, как может вздыхать человек на грани блаженства, взял за руку дочь. Света спросонья радовалась новой станции и отцу, который крепко держит её маленькую ладошку.
В самом деле, кто это? Незнакомая парочка приближалась к ней. Настя стояла на крыльце, по обыкновению скрестив руки на животе, пытаясь разглядеть лица, которые вдруг стали расплываться, соединились в одно огромное пятно, наклонившееся над ней и заслонившее всё вокруг. Очнулась уже в доме.
– Что с тобой, Тася? – Мартемьян трепал её за нос, уши и одновременно гладил щёки. – Всё хорошо? Да? Хорошо. Не пропадём.
Настя посмотрела на Мартемьяна и заплакала. Он назвал её Тасей, как называл когда-то в Огнёво-Заимке, любил подшучивать над ней.
До областного центра рукой пода́ть. Мартя купил билеты на поезд. В конторе предлагали довезти на попутной машине. Был бы один – с удовольствием! В кузове с ветерком! А теперь только поездом, с удобствами. Долго они со Светой добирались с Востока, целый месяц в пути. Остановки непредвиденные. До Семипалатинска от Бель-Агача всего-то пятьдесят вёрст.
