– А ты когда-нибудь думал о переселении душ? – спрашиваю я Шумита.
– Нет, я, хотя и индуист по рождению, все-таки физик по образованию.
– И что оказалось сильней? Смотри, я родилась метиской. Это не означает, что я наполовину православная, наполовину иудейка! Я буддистка, и у меня есть способы прямой идентификации себя как буддистки. А у тебя?
– Понимаю твое стремление найти четкий ответ на вопрос о моем индуизме, но у нас не бывает таких однозначных ответов и определений «в лоб». Точное определение индуизма – это всегда заблуждение... таков наш мир.
– Хорошо, пойдем другим путем. Для индуистов священны корова, змея, обезьяна, река Ганг, цветок лотоса...
– Змей я боюсь, Ганг – грязен... Лотос не так часто увидишь в городе... Корова – это, конечно, высокоорганизованное животное, на индийских улицах это одинокий философ с тяжелой думой...
– А русская котлета сделана из одинокого философа или из обычной говядины?
– Не могу ответить на этот вопрос. Джавахарлал Неру писал в книге «Открытие Индии», что индуизм расплывчат, аморфен, многосторонен; каждый понимает его по-своему. Трудно дать ему определение или хотя бы определенно сказать, можно ли назвать его религией в обычном смысле этого слова. От себя могу добавить, что в индуизме нет четких критериев.
– Бардак, короче!
– Так думает человек из западного мира, и священный беспорядок в Индии кажется ему невыносимым и обреченным. А история говорит об обратном. Сегодня Европа дрожит от страха в связи с нашествием ислама, собравшегося положить конец европейской цивилизации; а меж тем Индия, находящаяся века под властью чужестранцев и иноверцев, сохранила свои традиции и обычаи почти без изменений... Ты ищешь европейской определенности во всем, с этим алгоритмом у тебя поедет крыша в первые же дни в Индии.
– Почему?
– Потому что каждый индиец живет в состоянии самопогружения, чуть выше уровня бытия, чтобы по закону Архимеда ему легче было перенести тяжести жизни... Махатма Ганди говорил: «Если бы меня попросили определить индусское вероисповедание, я сказал бы просто: поиски истины ненасильственными средствами...»
Будучи буддисткой, я отчетливо сознаю киплинговское «Запад есть Запад, Восток есть Восток». У меня и буддизм европейский. Я не родилась в нем среди быстрых рек и медленных гор, я пришла к нему сначала умом, а потом уже сердцем из-за неприятия насилия. Православие для меня слишком тоталитарно.
С конца восемнадцатого века европейцы начали переводить индийские священные тексты и не понимать в них ни слова. Увидев, что это не похоже на европейскую философию, они усомнились в том, что это философия. Понятие кармы грубо наделось на понятие рока или фатума, понятие дхармы не прочиталось в принципе, а нирвана была осознана как культ пустоты. В рамках собственного прагматизма европейцы тогда не услышали индуизма; прошли века, пока они не поняли, что спасение человечества придет с Востока.
Я рада, что родилась в 1957 году в СССР и имела возможность примерять к себе модель мира самостоятельно. Ни папа – преподаватель марксистской философии, ни мама – родственница известного раввина, именем которого названа ешива в Бней-Браке, не могли озвучить ничего определенного, кроме того, что надо жить правильно, и все будет хорошо. К шестнадцати годам стало ясно, что духовные полки жизни придется заполнять самостоятельно, а не ухватившись за чей-то подол.
