Я проговорил из своей уже почти полностью забравшей в себя темноты:
– И эти сроки… Позвольте спросить, каковы же они для меня?
Голос доктора пробился сквозь эту тьму:
– Прежде, чем ответить, задам вам вопрос: вы ожидаете от меня ответа по амереканскому, по европейскому или по нашему, российскому счету?
– А имеется разница? – спросил я.
Он кивнул:
– Весьма существенная. Американцы – нация молодая и прагматичная, для них самое важное – то, что они называют словом «бизнес». Поэтому они требуют самого точного ответа, дабы успеть распорядиться своим делом и своим имуществом. Мы же – нация разнеженная, мы вечно жалеем самих себя, так что даже в самых безнадежных случаях ждем ответа для себя – наиболее щадящего, пускай даже и не вполне правдивого. Ну а европейцы – они где-то посередке между двумя этими крайностями. Так вот я и спрашиваю – сколь правдивого ответа вы от меня ожидаете?
Не знаю, как у меня достало сил выговорить:
– Правду, только лишь правду!
Забродов, видимо именно такого ответа и ожидая, сразу отрезал мне путь к отступлению.
– Что ж… – сухо кивнул он и чуть призадумался, словно на каких-то незримых весах отмеряя этот отпущенный мне срок.
Не знаю, какого срока я в ту минуту более для себя желал, малого или изрядного. С одной стороны, страшило, что он окажется слишком уж короток, в каких-нибудь месяца два-три – я не был готов так скоро покинуть сей мир; однако, окажись он достаточно долог, скажем, года в три, то со своими гномами, которые, сколь я понял, все сильнее будут терзать мое нутро, за такое время я рискую полностью утратить всякое человеческое подобие.
Срок оказался где-то посередке между теми двумя границами, что я мысленно для себя определил.
– Полагаю, вам осталось жить не менее года, но никак не более полутора, – сказал доктор.
Как раз в этот миг я почувствовал, что сейчас мои гномы снова возьмутся за меня, и даже отмеренное мне доктором время вдруг показалось избыточно долгим.
Он, однако, словно прочтя мои мысли, поспешил добавить:
– Вы, вероятно, страшитесь возможных мучений? Но тут как раз я в состоянии вам помочь. – На минуту он вышел из кабинета и вернулся с картонной коробкой в руках. – Здесь, – сказал он, – пилюли, которые я привез с собой из Америки. Вообще-то российская медицина их употребление не рекомендует, поскольку привыкание к ним наступает еще быстрее, чем привыкание к морфину, кроме того, со временем они могут привести к вредным побочным эффектам… По-моему, тут попросту проявляется иногда свойственное всему Старому Свету ханжество. Здешние эскулапы, будучи не в силах отменить самую смерть, вместе с тем прилагают усилия к тому, чтобы вы сполна испили всю чашу мучений. Эти же пилюли, несмотря на все побочные эффекты, облегчение вам принесут, тут можете быть уверены.
Я пробормотал какие-то слова благодарности и, чувствуя, что мои гномы уже вот-вот примутся за меня, открыл коробку.
– Да, да, – поддержал меня в этом Забродов, – не следует ждать очередного приступа, лучше его предупредить.
Я принял пилюлю. После этого не прошло и минуты как почувствовал, что гномы, похоже, на время отступились от своего намерения. Взамен страха перед ними пришла некоторая эйфория, какая бывает при легком опьянении. А главное – отныне я не боялся их, этих гномов: упакованных в пачки пилюль была полная коробка. По крайне мере от той пыточной боли я был на какое-то время надежно защищен.
