Он жаждал встать в один ряд с теми, о ком ему рассказывали учителя в детстве, про кого пели трубадуры на ежегодных представлениях, о ком барды складывали свои красивые сказания. Он желал быть могучим, как Риньеро Медведь, хитрым как сар Фруа, воинственным, как рыцарь Дежо. Теперь мечта его исполнится. Он чувствовал ее волшебное дуновение, словно она незримо своим фибрами касалась глубин его души.
Крепкая дубовая дверь открылась и внутрь вошел человек, на чьем лице постоянно была сонливость и некоторое отчуждение из этого мира. Одет он был в дорогой и украшенный цветными лентами кафтан, сапоги его были покрыты позолотой, а запонки на кафтане были сделаны в виде ревущего льва.
– Сар Аувин? – обратился слуга к своему хозяину.
– Аньи, милостью Девы! – рыцарь позволил себе улыбку на лице. – Зови ко мне цирюльника, не могу же я предстать перед герцогом косматым, словно медведь только восставший от спячки.
– Слушаюсь, милорд, – слуга с меланхоличным выражением лица сделал небольшой поклон и был готов удалиться, чтобы не мешать беседе двух знатных людей.
– Постой, – остановил его Аувин. – Вели конюху наутро седлать мою лошадь, мне надо будет отправиться в свое поместье. Ты останешься в Рэвенфилде, до моего приезда из Дагнетвиля.
Слуга повторил свой поклон.
– Как прикажите, милорд.
Когда дверь закрылась, Аувин вновь посмотрел на своего собеседника. Рыцарю показалось, что бывшему стражу было не уютно в его опочивальне, хотя Аувин не мог понять от чего это, то ли от стеснения, то ли Винарий попросту не любил компаний. Про Винария нельзя было сказать, что он был затворником, но и общительным человеком его не назовешь.
«Может быть ему просто не уютно у меня в покоях?»
Но комната была по своему великолепной, и до Аувина ей пользовались по назначению все магистры Рэвенфилда. Высокий потолок поддерживался арочными дугами, на которые были подвешены светильники со свечами. В центре помещения, у южной стены стояла шикарная кровать, с резным изголовьем и буковым изножьем. Балдахин свисал по всему периметру ложа, а напротив него стоял широкий письменный стол, за которым сидел гость сенешаля.
– Вы мне можете доверять, – подтвердил слова рыцаря Винарий. – Однако, ваши вести подойдут больше для чутких ушей герцога Ордерика, чем для моих.
Аувин еще раз осмотрел свой стол, на котором были разложены различные письменные источники, как новые, написанные рукой ровесников сенешаля, так и древние, сродни возрасту этого самого замка, а может быть эти книги, написанные на древнем речноземном наречии, были старше самого Рэвенфилда. И это была лишь малая часть, которая была в распоряжения рыцаря. Аувин был доволен тем, что собрал так много источников, которые привели его к великой цели, и он готов был поделиться своей радостью со своим гостем.
– Вот, – он указал пальцем на все те пыльные фолианты, ветхие книги, порванные и отреставрированные бумаги, записки с непонятными каракулями, свитками, повязанные красной нитью. – И это еще не все то, что удалось мне раскопать за последний десяток лет, сар Винарий.
Под руку Аувина попалась старая на вид книга, с ободранной обложкой серого цвета. Годы, десятки лет, а может быть и века хорошо потрепали этот многостраничный труд и брать в руки его можно было только с великой осторожностью.
– Воспоминания Анри да Вилля, ученика Лемье да Бурга, коей являлся сподвижником Девы Битвы, – произнес магистр, осторожно взяв в руки книгу и затем положив его на место.
