«Мама, я так испугался», – Флавиан повторял эту фразу во сне каждый раз.
И после этой фразы начинались метаморфозы. Через все щели дома, окна и открытые двери проникала Тьма и на глазах пастуха убивала его матушку. Бывали сны, когда Флавиан возвращается домой и видел там живое, но уже рассохшееся и состарившееся тело своей матери. Но это не производит на него никакого впечатления, он ведет себя с ней, как с обычным человек и продолжает спрашивать, все ли нормально у нее.
«Да сынок, все хорошо. Я умерла», – так отвечала ему мама.
Флавиан пробуждался от таких кошмаров с диким сдавленным криком, который эхом отражался от глухих стен темницы. Он винил себя в том, что позволил матери в тот момент остаться в доме, остаться в этом богами проклятом Утворте, остаться, чтобы мама кончила свою жизнь в страшных муках.
Иногда пробуждение было легким и ему казалось, что он пережил страшный кошмар. Ему причудилось, что он снова в Утворте, раскинувшийся южнее Пятихолмия, и в богами забытое королевство Нозернхолл забрел мальчик, который накликал на поселение Тьму. Это было ужасно.
– Мама, мне приснился жуткий кошмар, – так говорил Флавиан, после того, как он восставал ото сна.
После этого, он мог поклясться Двенадцатью, что чувствовал своим носом запах свежеиспеченных матерью лепешек. Матушка кашеварила у очага, а затем доставала из подпола варенья и наливала из кувшина свежего молока, чтобы пастух взял все это с собой на Пятихолмие. Снежок опять активно лаял во дворе, гоняя дерзкого петуха, который позволил себе клюнуть несколько лет назад пастушью собаку. Кажется, в дверь кто-то постучал и в сени зашел Аргий.
– Здравствуйте матушка, где наш лежебока? – раздался звонкий голос друга.
Флавиан улыбнулся. Но открыв глаза, он не увидел ничего… Это была всего лишь иллюзия, что обычно насылает Скованный бог – отец иллюзий, и он снова пробудился в сырой и темной темнице, прикованный цепями к одной из стен, что располагалась напротив двери.
Сейчас Флавиану трудно было сказать, в насколько маленьком помещении он находился последнее время. Его грязная и в нескольких местах порванная рубаха была влажной, как и вся растерзанная спина Флавиана, которой он приятно прижимался к сырой стене темнице. Из-за этого его мучал сильный кашель и обильный насморк, через который он все же мог учуять вонь собственной мочи и дохлых крыс. Крысы были его единственными гостями и гуляли через небольшие дыры между камерами, вместе с холодным сквозняком. Это было ужасно, но Флавиан так боялся одиночества, что молил богов, чтобы крысы вновь появились в его темнице.
Его спальным и жилым местом было небольшое каменное возвышение над полом, в дальней части темницы. Он спал, сидел, размышлял на небольшой подложке из сгнившего сена, каменный выступ был столь ветхим, что крупицы камней рассыпались прямо на пол. Когда глаза привыкали к кромешной тьме, где даже сова с ее ночным зрением пришла бы в замешательство, он смог только видеть свое тело, блеклые черточки на стене и звонкие цепи, а также небольшие лучи света, проникавшие из-за двери. Видимо это были факелы, которые располагались в центральной части темницы, но реже – он слышал топот стражников, патрулировавших темницу.
«Будто кому-то удастся отсюда сбежать», – с горечью подумал северянин.
Неизвестно, сколько прошло с того момента, как они разлучились с Аргием. После того инцидента в лесах Утворта, он пробудился в какой-то повозке и видел перед собой голубое яркое-небо через кроны елей и сосен, но затем вновь впал в беспамятство.
