И, оставив фотографию, он подошел к двери, которая вела из его кабинета в спальню, достал ключ и сжал его в пальцах.
– Подойди сюда, – обратился он к Фанферло. – Стань здесь, сбоку от меня… так. Предположим теперь, что я желаю отпереть эту кассу, а ты хочешь, чтобы я ее не отпирал. Когда я коснусь ключом скважины, что ты сделаешь первым делом инстинктивно?
– Я схвачусь обеими руками за вашу руку и быстро потащу ее к себе, чтобы вы не попали в замок ключом.
– Совершенно верно. Давай-ка сделаем репетицию!
Фанферло повиновался и ключ который Лекок уже держал у скважины, отдернутый в сторону, скользнул по дверце и провел по ней черту точь-в-точь такую же, как и на кассе Фовеля, сверху вниз и по диагонали справа налево, в том самом виде, как это было указано на фотографии.
– Так, так… – удивился Фанферло.
– Теперь ты понимаешь?
– Понял! Теперь уж поймет и грудной младенец. Ах, какой вы удивительный человек! Точно вы там были сами! Итак – один воровал, а другой удерживал его от этого воровства. У кассы было двое лиц, это так ясно, так очевидно, что теперь уж я и сам убежден…
– Ну а как ты думаешь, какие могут быть последствия от этого предположения?
– Мое чутье не обмануло меня: кассир невиновен.
– Почему?
– Потому что кто ему может помешать открывать кассу, когда ему вздумается? Станет он приглашать свидетеля присутствовать при краже! Как же!
– Совершенно справедливо. Но в таком случае невиновен и банкир! Сообрази-ка хорошенько!
Фанферло подумал, и все его одушевление исчезло.
– Это верно, – сказал он тоном горького разочарования. – Это верно. Но что же теперь нам делать?
– Искать третьего воришку, который теперь расхаживает на свободе.
– Но ведь это же невозможно, невозможно! Ведь только Фовель и его кассир имели ключ, да и то с ним не расставались никогда.
– Извини, пожалуйста, но накануне кражи ключ банкира лежал у него в письменном столе.
– Одного ключа мало, надо было еще знать слово.
– А какое это было слово?
– Жипси.
– Да ведь это имя любовницы кассира! Пожалуйста, подумай получше! В тот день, когда ты найдешь человека, достаточно расположившего к себе Проспера, чтобы выведать от него это слово, и настолько принятого в семье Фовеля, чтобы проникнуть к нему в спальню, – в тот самый день преступник будет у тебя в руках и загадка будет решена.
Эгоист, как и все великие артисты, Лекок не любил ни у кого учиться и не нуждался ни в чьих услугах. Он работал на свой страх, не выносил сотрудников и не желал делиться с ними ни радостями триумфов, ни горестями поражений.
И Фанферло казалось странным, что Лекок, которого он знал так хорошо, обращается к нему не с приказаниями, а с советом.
– Можно подумать, – сказал он, – что в этом деле замешан ваш личный интерес.
Лекок нервно вздрогнул.
– Что это за тон! – строго спросил он. – Кажется, господин Фанферло сует свой нос дальше, чем следует?
Фанферло стал подыскивать извинения.
– Ладно, ладно! – перебил его Лекок. – Я буду головой, а ты руками. Один, с твоими предвзятыми идеями, ты никогда не отыщешь вора. Будем работать вместе, и мы его найдем, – пусть буду я не Лекок!
– Да уж стоит только вам приняться за дело!
– Я уже принялся за него, и вот уже четвертые сутки, как я кое-что узнал. Только помни: у меня есть свои соображения на то, чтобы не выступать в этом деле открыто. Что бы ни случилось, я запрещаю тебе упоминать мое имя. Если мы поймаем вора, успех этот будет принадлежать только тебе. Кроме того, не суйся ты с носом, куда тебя не спрашивают, и довольствуйся только одними моими указаниями.
