Не выпуская бутылки, он приглашающим жестом указал на другую, с гномом.
– «Вюрцельпетер» – прекрасный яблочный аромат! Поразительно повышает тонус! А это «Сироп де Пикон» – отменная микстура из апельсинов! Карамель, хина и горечавка – божественный вкус, господа, просто божественный!
Пробка выстрелила, как резиновая пулька из игрушечного пистолета. Профессорский нос приник к горлышку.
Мисс Дэрроу, которая как раз собиралась что-то сказать, так этого и не сделала, а повернулась и пошла. Маллоу вскочил.
– Мисс Дэрроу! Мисс Дэрроу! – уговаривал он. – Ну что вы, милая мисс Дэрроу! Мы просто не успели! Профессор приехал издалека и должен же похвастаться! Разумеется, мы ждем не дождемся, когда же вы предложите ваше медицинское средство!
Экономка «Мигли», видите ли, тоже имела в своем шкафчике лечебный бальзам. Собственный, на клюкве и дикой вишне. Каковое средство (совершенно законно, поскольку разливалось в аптечные бутылки!) употреблялось в качестве «лечебной настойки».
С момента введения сухого закона шесть лет назад жители города жестоко страдали от простуды, прострела, ломоты в суставах, всевозможных нарушений пищеварения – короче говоря, без горьких настоек и бальзамов Блинвиллю грозила трагедия.
Пять-шесть рюмочек каждого медицинского средства по очереди разогрели профессора.
– А знаете ли, молодые люди, что я почти разгадал одно преступление? – Найтли громко поставил рюмку. – Кровь стынет от этого ужаса. Волосы шевелятся на голове!
Он указал на свою облысевшую голову.
– Я уже сказал вам, что австрийская столица в панике?
– Какое дело? – спросил Маллоу, смеясь.
Тогда Найтли полез во внутренний карман своего пиджака и извлек оттуда потрепанную записную книжку. Из книжки он бережно вынул несколько газетных вырезок.
В округе Марияхильф, – говорилось там, – опять видели леопарда.
Слово «опять» было подчеркнуто химическим карандашом.
– «Опять», – сказал Найтли. – «Опять», молодые люди! Я прошу вас это запомнить. Далее.
…Хищника удалось испугать выстрелами из пистолета. Все попытки поимки оказались тщетными. Животное скрылось.
Кроме того.
…На Штефанплац, Грабен, нашли растерзанную собачку. Пожилая особа опознала по ошейнику своего пекинеса и упала в обморок.
И, наконец:
…В зоологическом саду Шенбрунн отрицают пропажу животного. Полиция считает, что животное сбежало из частного зверинца. Владелец хищника будет найден и привлечен к ответственности.
– Но слушайте дальше, – профессор поднял палец. – Тут же, рядом, в рубрике «Происшествия» появилось вот это.
Он полез за пазуху. На сей раз на свет появилась целая газета.
– «В полицию округа Марияхильф, – прочел Найтли, – обратился господин С., отец пропавшей неделю назад семнадцатилетней мадемуазель Д. Девушка сказала отцу, что отправляется к подруге и не вернулась. Подруга, фрейлейн П., дочь близких друзей семьи, говорит, что ждала ее в кофейне Ландтмана на Рингштрассе, чтобы пойти в театр с общими друзьями, но не дождалась. Пропавшая описывается как «стройная, достаточно рослая, волосы светлые, черты лица правильные, особые приметы отсутствуют».
Маллоу молчал.
– Так, – равнодушно сказал Саммерс.
– Я обратил внимание, – продолжал профессор, – что эта заметка уже третья. Если верить газетам, за прошедший месяц бесследно исчезли три барышни. Все, как одна, рослые особы со светлыми волосами.
– И что? – лениво спросил Джейк.
Профессор откинулся на спинку стула. Нос у него покраснел, глаза блестели, и вообще он пришел в крайнее воодушевление.
