– Слово бандита? – строго спросила Иришка.
Серегин поморщился: ну, какой он бандит, но все-таки кивнул – слово.
Она поднялась, встал со своего места и Волин.
– Если позволишь, на два слова твоего кавалера, – сказал Николай Николаевич.
Иришка глянула на Серегина, потом на Волина, как бы сопоставляя весовые категории, затем кивнула Оресту: жду тебя внизу. И, не попрощавшись, пошла прочь. Николай Николаевич проводил ее взглядом, вздохнул:
– Дикая кошка… Но красота, ум, характер! Такую надо очень беречь.
– Я вижу, вы к ней неровно дышите, – сказал Волин.
Серегин нахмурился: у него к Ирине исключительно отеческие чувства.
– Серьезно? Ну, тогда у меня тоже, – кивнул Волин.
Николай Николаевич неожиданно развеселился.
– Вы остроумный человек, – сказал он, – и хороший к тому же. Вы мне нравитесь.
Орест Витальевич поднял брови, а какой господину Серегину интерес в хороших людях? С хорошим каши не сваришь: ни украсть, ни убить толком он не способен.
– Скажу странную вещь: все хотят, чтобы их окружали хорошие люди, – неожиданно серьезно отвечал Серегин. – Никто не хочет сына-бандита или жену-мошенницу. Правда, с хорошими нельзя делать тот бизнес, которым занимаюсь я, но жить всегда лучше с хорошими людьми. У меня, знаете, сын…
– Тоже бизнесмен?
Нет, сын Серегина не был бизнесменом. Он был скрипачом в маленьком безымянном оркестре. Конечно, отец мог бы купить ему «Виртуозов Москвы», но он не хочет. Он ездит на работу на велосипеде, хотя мог бы на «бугатти» рассекать в сопровождении полицейского эскорта. И знаете, именно такой сын – простой, добрый и честный мальчик – греет Серегину душу.
– Больше того скажу: ради него я теперь не прибегаю к насилию, – заключил Николай Николаевич. – Мне неприятно, если он будет думать, что отец у него – негодяй.
– А раньше прибегали? – полюбопытствовал Орест.
Серегин развел руками.
– Куда деваться: лихие девяностые, мы все оттуда…
Когда Волин спустился на первый этаж, Ирэн посмотрела на него внимательно: что, очаровывал его старый бандит? Небось, про сына-скрипача рассказывал?
– Было дело, – кивнул Орест.
– Не верь, все вранье.
– Что, нет сына? – удивился Волин. – Или, он, может, не скрипач никакой?
Оказалось, что сын-скрипач все-таки есть и вообще, все, что говорил Серегин, правда. Но при этом, как ни удивительно, все было враньем. Просто есть такие люди, которые любую правду превращают во вранье.
– Если Серегин скажет, что дважды два – четыре, или что Земля вращается вокруг Солнца, не верь, – толковала Ирэн.
– Но сын-то…
– Сын есть, – с досадой сказала она, – зовут Базиль. Он даже хотел меня с ним свести. Но мне не интересно, Базиль не человек, а канифоль. Тюфяк и маменькин сынок.
– Зато папаша у него обаятельный, – с некоторой ревностью заметил Волин.
– Зло и должно быть обаятельным, иначе кто попадет на его крючок, – объяснила Иришка…
Волин вздохнул: похоже, в этот раз они промахнулись и убийцу придется искать в другом месте. Он тут вот о чем подумал: хорошо бы узнать, с какими аукционными домами имел дело Завадский, и что он в последнее время продавал или покупал.
Так они и сделали. Метод, как ни странно, оказался вполне действенным. Очень скоро выяснилось, что незадолго до смерти покойный Завадский выразил желание продать кое-что на торгах аукционного дома «Лё Маре́[3]».
– Лё Маре? – удивился Волин. – По-французски это, кажется, болото.
– Сам ты болото рязанское, – отвечала Ирэн. – Лё Маре – исторический центр Парижа, богемный квартал, самое, как говорят у вас, понтовое место.
