Дело наследника цесаревича - страница 27

Около четырех часов вечера пароход наконец причалил к пристани. Китайские военные суда, стоящие тут же, салютовали приветственными залпами. Загремела музыка, которая любому иностранцу показалась бы дикой и насилующей ухо, но соскучившийся по Китаю Нестор Васильевич воспринял ее, как звуки райских арф.

На причале теснились толпы черноголовых желтолицых китайцев, для иностранца – все на одно лицо. Однако коллежский советник мог не только выделить тут индивидуальные черты, но и родовые особенности тех или иных малых племен, во множестве заселяющих Поднебесную вместе с главной китайской народностью – хань. Никакой вражды эта толпа не выказывала и вела себя гораздо более смирно, чем подобная же толпа в любой из европейских стран.

Тем временем телохранители проложили в толпе дорогу процессии генерал-губернатора Ли Хунчжана. Сей могущественный китайский чиновник поднялся на борт парохода, поддерживаемый с двух сторон своей свитой. Для разговора его с цесаревичем были призваны оба драгомана – Вахович-Загорский и Покотилов. Беседа проходила в обстановке традиционной китайской церемонности, которую безуспешно пытался развеять наследник – но ритуал есть ритуал. Ситуация немного разрядилась, только когда подали вино и сладости: китайская делегация истолковала это как окончание официальной части.

Спустя некоторое время генерал-губернатор, совершенно удовлетворенный, покинул «Речную ширь». Перед тем, как спуститься на берег, он обратил свой взгляд на Нестора Васильевича и что-то спросил у него по-китайски. Загорский в ответ сложил руки перед грудью и слегка поклонился китайскому вельможе.

– Что он ему сказал? – негромко спросил князь Ухтомский у Покотилова.

Покотилов несколько секунд играл желваками, потом нехотя произнес.

– Он сказал: «Вы подлинный знаток Китая».

– А что тот ответил? – не унимался князь.

– Что-то вроде: «Не заслуживаю столь высокой аттестации».

С этими словами недовольный Покотилов откланялся. Спустя пару минут он несколько нерешительно приблизился к Загорскому, который, стоя у борта парохода, с интересом глядел, как удаляется прочь процессия генерал-губернатора.

Нестор Васильевич слегка покосился на коллегу, но ничего не сказал. По лицу его никак нельзя было определить его настроения – оно казалось строгим, но безмятежным, как это бывает у китайских архатов, вот только черты этого архата были самые что ни на есть европейские.

– Интересный старик, – откашлявшись, проговорил Покотилов, имея в виду Ли Хунчжана.

Загорский кивнул: да, интересный. А еще очень умный и хитрый. Покотилов согласился: это верно. Не умный и не хитрый не поднялся бы на такие высоты в китайской иерархии. Бывает, кому-то высокий чин достается только за родственные связи. Но генерал-губернатор – пост практический. Здесь никто за него его работу не сделает.

Загорский, по-прежнему не глядя в сторону собеседника, слегка улыбнулся, кажется, соглашаясь с умозаключениями более молодого коллеги. Тут Покотилов набрался храбрости и сказал:

– Вы меня простите великодушно, господин Загорский… – тут он испуганно сбился и быстро проговорил: – Я хотел сказать, господин Вахович, то есть, вы понимаете… Я был бестактен и груб. Я сожалею о своем поведении.

Нестор Васильевич повернулся к нему. В глазах его плясали чертики. Сбитый с толку Покотилов умолк.

– Ей-богу, не стоит об этом, – весело сказал коллежский советник. – Я уже обо всем забыл. Тем более что я понимаю вас, как никто другой. Китайский язык, который мы избрали своей профессией – дело настолько сложное и тонкое, что любой синолог испытывает к коллегам вполне понятное недоверие и ревность. Я и сам иногда гляжу на какого-нибудь тридцатилетнего юношу и думаю: да что он может понимать в китайском языке и китайской культуре? Ведь он наверняка иероглиф «ли» от иероглифа «цзю» не отличает.