– Да, я дала согласие на то, чтобы у Игоря отняли одну почку. А следом подписала, что согласна отдать и свою почку. Все потому, что врач убедил меня – Игорю понадобится не одна операция, а несколько, и времени на раздумья уже не будет. Понимаю, сейчас все это звучит глупо, но тогда…
Глубокий вдох.
– Была ночь, я чувствовала себя измочаленной, совершенно без сил. Я даже не читала, что подписывала, бумагу за бумагой. А потом врач так сладко улыбнулся и сделал мне укол. Я уснула – словно умерла…
Она замолчала, закрыв глаза, все так же судорожно сжимая руки. На ветвях деревьев резвились и весело щебетали, пели, заливались птицы; это было своеобразным диссонансом: жизнерадостная и прекрасная песнь птиц и мрачноватый рассказ моей гостьи.
– И что же было дальше? – спросил я.
Она попыталась улыбнуться.
– Дальше? Дальше все было как в кошмарном сне. Я очнулась в полупустой комнате. Руки связаны, ноги – связаны. Я лежала на стандартной больничной койке в полной тишине, от которой стало не по себе. Когда понемногу пришла в себя и вспомнила все, что было до того, испытала почти панический ужас. Я вспомнила кучу подписанных бумаг и поняла, что, похоже, подписала себе смертный приговор…
Я слушал Кристину, ощущая некоторую ирреальность. С одной стороны, передо мной сидела реальная девушка, еще совсем недавно сотрясавшаяся от истерики. С другой стороны, в то, что она мне сейчас рассказывала, было сложно поверить. Чего такого могла подписать Кристина в той куче бумаг? Что она безвозмездно дарит свои органы некоему конкретному хирургу и просит побыстрее отправить ее на тот свет?
И тут же мне в голову пришла мысль, что, возможно, я, как каждый второй современный благополучный обыватель, просто не желаю загружать себя чужими проблемами, потому и не желаю верить. Между тем Кристина говорила без излишних эмоций – немного устало и монотонно:
– С трудом, но в конце концов мне удалось освободиться от веревок. Вся сотрясаясь от страха, я более-менее привела свой внешний вид в порядок. Разумеется, дверь была заперта, но я открыла окно. Та комната была на шестом этаже здания все той же больницы, куда «Скорая» привезла Игоря. Мне удалось перелезть из окна в окно и попасть в следующую пустую палату. Там дверь была не заперта. Сама не помню, как сбежала по ступеням вниз и выскочила на улицу. За мной никто не гнался. Очутившись на оживленной шумной улице, вздохнула свободнее – я была жива и, кажется, сумела избежать верной смерти.
Она вновь облизала пересохшие губы.
– Кофе? – протянул я руку к кофейнику.
Она отрицательно помотала головой:
– Воды, если можно.
Пришлось подниматься и отправляться на кухню. Когда я вернулся с графином прохладной воды, моя гостья полулежала, откинувшись в кресле, подставив солнцу свое бледное, незагорелое лицо. Услышав мои шаги, она не открыла глаза, а лишь слабо улыбнулась:
– Спасибо.
Она так и лежала с закрытыми глазами, с вытянутыми ногами. Каюсь – я немедленно уставился на эти ноги, отметив про себя их безупречную форму. Наливая в бокал воды, я подумал, что у этой лысой дамочки ножки – как у заправской балерины: тонкие, но мускулистые, длинные, с высоким подъемом.
Она открыла глаза и перехватила мой взгляд. Никак не прореагировав, взяла бокал и сделала несколько жадных глотков.
– Боже мой, иногда счастье – просто выпить стакан воды, – проговорила она.
– Ясное солнце в синем небе, птицы поют полнозвучные хоралы, ты пьешь прохладную воду, и жизнь продолжается, – с бравурным оптимизмом произнес я, вновь усаживаясь в свое кресло. – И что же было дальше?
