– Прошло время, и я могу вам объяснить мое понимание, что такое любовь, – промолвил в установившейся тишине Николай Никитич, и Наташа, собравшаяся уже войти, наконец, в комнату, опять остановилась.
Ее отец держал в руках сигару, кончик которой чуть заметно подрагивал в такт ударов взволнованного сердца. Глаза князя стали тоскливы и как будто прозрачны.
– Со мной это было… Нет более могущественного чувства, чем Любовь, по сравнению с остальными, данными человеку. Бог нисходит до твоего обыденного человеческого существования и начинает творить твою жизнь. И ты всем своим существом осознаешь, что не жил до этого ни дня! – Князь прикрыл рукой глаза. – Хочется удерживать это чувство так долго, как это только возможно. И быть благодарным Господу за возможность чувствовать Так. Не познав Любви, господа, стыдно умирать. Никчемно.
Наталья, слушавшая прижавшись затылком к стене, снова заглянула в гостиную. Гости сидели притихшие, как будто слова князя побудили их обратиться глубоко-глубоко в самих себя. Только граф Орлов смотрел на Краскова не мигая и с каким-то, как подумалось Наташе, вопросом в глазах.
– Еще вина, господа? – встал Николай Никитич с бутылкой в руке. Подошедши к графу, чтобы наполнить его бокал, он улыбнулся. – Ну что вы, голубчик, как будто расстроились? Таково мое представление. Просто не у всех хватает храбрости так глубоко понять самих себя, чтобы сделать это открытие. К нему больно идти…
Граф грустно взглянул на него.
– Как-то в Англии, – тихо начал он, – мне посчастливилось побывать на проповеди одного человека. Он говорил о любви, скорее всего, о любви к Богу. Он говорил с такой верой и силой, что некоторые присутствующие плакали. А я тогда думал о том, что, верно, стоит все это испытать, чтобы потом уметь вот так же увлекать за собой людей… Послушайте, я процитирую… – Саша посмотрел в окно. Сквозь него, сквозь сад, сквозь верхушки деревьев и, как показалось Наташе, даже сквозь небо. – «Нет трудностей, с которыми бы не справилась настоящая любовь. Нет болезни, которую она не излечила бы, и двери, которую она не сумела бы открыть. Нет такой пропасти, через которую не перекинула бы она мост. Нет такой стены, которую она не разрушила бы, и греха, которого она не смогла бы искупить. Не имеет значения, как глубоко укоренилась проблема, как безнадежно выглядит ситуация. Неважно, как велика ошибка, как запутался клубок проблем. Все разрешит любовь. И если вы способны беззаветно любить, вы станете самым счастливым и могущественным человеком на Земле!»
Собрание в полном составе с удивлением смотрело на него, известного офицера, дипломата, серьезного человека, вдруг выдавшего этакую почти романтическую цитату. Саша от взглядов этих очнулся, смешался, будто даже покраснел.
Он поставил свой бокал на стол и улыбнулся.
– Спасибо, господа, за вечер. Николай Никитич, благодарю, но мне пора.
И он быстро откланялся и вышел из комнаты, не заметив скрывавшуюся в дверной тени Наташу.
– Эх, романтика это все, описательство! – закряхтел профессор. Его увеличенные стеклами очков глаза иронично поблескивали. – Я думаю, все гораздо проще. Находишь себе женщину, которая тебе чем-то симпатичнее остальных. Поселяешься вместе, чтобы не так одиноко было, рожаешь детей. Я вот свою жену за исключительную трезвость мысли полюбил. Если бы не ее практичность, увели бы меня мои изыскания в дальние дали и неизвестно кем бы я тогда был!
