Если мысли, типа определения своих детей, например, в техникум или институт и посещали обитателей бараков, то это были единичные случаи, к тому же тщательно скрываемые, ибо всё, что с этим связано: накопление денег, зубрёжка учебных дисциплин, это не поощрялось большинством барачного "общества". Здесь естественным и общепринятым считалось деньги пропивать, а в детской среде, особенно в мальчишеской, целыми днями гулять на улице, не учить уроки, само собой, плохо учиться, и, в конце концов, идти работать на градообразующий комбинат, через профильное ПТУ, или без оного. Ну, а вершиной, пределом мечтаний в достижении жизненных благ считалось получение от того же комбината благоустроенной квартиры с тёплым сортиром и горячей водой в кране…
Так и Семён после окончания ПТУ при комбинате, которое здесь по старинке именовали ремеслухой, распределился в один из многочисленных "вредных" цехов. В том цеху давали молоко, разбавленное конечно, но уже после трёх-четырёх лет работы все без исключения рабочие вместе со стажем зарабатывали себе начальные стадии целого сонма труднопроизносимых и быстропрогрессирующих специфических болезней. В цеху Семён проработал меньше года, до призыва на действительную службу. Но даже этого непродолжительного срока оказалось достаточно для возникновения у него твёрдого убеждения – никогда больше в этот цех, на этот комбинат не возвращаться. Вроде бы вполне здравая и естественная мысль, тем не менее, не вписывалась в миропонимание большинства окружающих… тех кто заботу о самих себе привычно перепоручали начальству, государству, в разговорах же нещадно хуля их за свою плохую жизнь. Фактически едва ли не все стороны их жизни "корректировали" всевозможные начальники.
У родителей Семёна первыми такими "корректировщиками" стали вербовщики, приехавшие в село, где они только отгуляли свою свадьбу. Шёл сорок пятый год. Война "прибрала" и деда Семёна и двух дядьёв, братьев отца и матери. Отца уберегла комбайнёрская бронь. Мужиков в колхозе почти не осталось, а план, особенно по хлебу требовали кровь из носу, грозили всевозможными карами вплоть до НКВДешных. В общем, отцу показалось, что на стройке будет легче. Да и его молодая жена тоже не горела желанием за пустые трудодни под коровами горбатиться. Имелась, правда, с её стороны и ещё одна причина, по которой она была не прочь поскорее покинуть родное село – большое количество вдов и свободных девок при возникшем после войны остром дефиците мужиков и парней. Но официально всё выглядело едва ли не геройством – по зову партии и комсомола ехали строить гигант отечественной индустрии. С тех пор родители Семёна привычно шли куда пошлют, вроде бы ища где лучше, но почему-то всё время оказывался на самых вредных и тяжких работах. И уже будучи в годах, не в состоянии что-то изменить, они в качестве утешения и оправдания перед собой и детьми придумали каждый себе схожие и отличные одновременно "теоретические обоснования" проживаемой ими столь серо жизни.
Семён родился в 1946 году, когда комбинат ещё строился, брат и сестра позже, когда родители в очередной раз поверили агитаторам, их уверениям, что работа на возводимом ими комбинате будет и нетрудная, а главное, очень хорошо оплачиваемая и со временем всем обязательно предоставят благоустроенные квартиры. Они остались…
В отличие от Семёна, его брат и сестра полностью уверовали в "философию" родителей и без колебаний связали и свои жизни с комбинатом, производящем различные неорганические продукты, в перечне которых были и сверх секретные элементы оружия массового поражения. Родители так и умерли, верные своим воззрениям на жизнь, в том же бараке, не дотянув даже до пенсии, так и не осуществив свою главную мечту жизни – понежиться на старости лет в тёплой ванне, туалете. Комбинат был огромен, тысячи рабочих, а жильё строили как обычно, по остаточному принципу. Вслед за смертью родителей погиб и брат, едва вернувшийся из армии – в цеху случилась авария. Сестре относительно повезло, она сумела устроиться не в цех, а в одну из лабораторий, где сначала работала мойщицей пробирок, а потом "выросла" до лаборантки…
