– Я же говорил вам, мне хотелось разорвать все связи с Андреевой.
– Только поэтому?
Савва Тимофеевич замялся, лицо его на миг сделалось беззащитным. Нет, не только, конечно. Разразился экономический кризис, а театр требовал слишком много сил, времени и денег. Не было у него возможности тащить на себе подобное предприятие.
– Ну, хорошо, – кивнул Загорский. – Не хотите называть подлинной причины, дело ваше. Но все-таки что вас натолкнуло на мысль, что вас хотят убить? Слежка? Угрозы со стороны Красина?
Мануфактур-советник покачал головой. К слежке он привык. За ним давно ходят агенты охранного отделения, какие-то черносотенцы и всякая тому подобная шантрапа. Что же до Красина, то инженер никогда не произносил вслух никаких угроз. Были, конечно, абстрактные разговоры о суде истории, об ответственности перед народом и всякая подобная чепуха. Но на это он плевал с высокого дерева; Красина он не боится, Красин не убийца.
– А кто, по-вашему, убийца? – вопрос прозвучал, пожалуй, слишком прямо.
С минуту Морозов подавленно молчал. Загорский внимательно изучал модуляции его физиономии, потом кивнул, как бы подводя для себя некий итог. Савва Тимофеевич не просто знает убийцу, он видел его, не так ли?
Тот поморщился, как от зубной боли, на Загорского не смотрел. Ну, смотри не смотри, отвечать-то все равно надо, тем более что статский советник и сам уже все угадал.
Савва Тимофеевич наконец решился: да, он видел. Причем видел при таких обстоятельствах, что не может быть никаких сомнений, что это убийца.
– Он покушался на вас? – спросил Нестор Васильевич.
Да, он хотел застрелить Морозова. Дело было во время волнений на Никольской мануфактуре, спустя недолгое время после Кровавого воскресенья. Рабочие выдвинули целый список требований – сначала экономических, потом и политических. Савва Тимофеевич лично явился на мануфактуру, принял у них требования, некоторые обещал выполнить с ходу, другие – рассмотреть. Однако рабочие не расходились. Они возмущались, выкрикивали угрозы, в окна конторы, где сидел мануфактур-советник, полетели камни. Обстановка накалилась до крайности.
Член правления Назаров, опасаясь бунта, стал требовать, чтобы Морозов вызвал полицию. Савва Тимофеевич не хотел этого делать, понимая, что после событий 9 января и полиция, и рабочие находятся на взводе, и если столкнуть их лбами, крови не избежать.
– Я ведь был дурак великовозрастный, думал, я что-то вроде отца и покровителя своим рабочим, – Морозов досадливо покусывал губы. – Они у меня жили лучше, чем в любом другом месте. Зарплата выше, социальные условия – превосходные, общежитие мы им построили, театр, библиотеку, гулянья устраивали за счет мануфактуры. Даже в кризис я старался зарплат рабочим не снижать. Мне казалось, что и я к ним хорошо отношусь, и они ко мне тоже. Но тут словно с цепи сорвались, я никак не мог понять, в чем дело.
– Провокаторы, – нахмурившись, проговорил Загорский. – При желании даже самую мирную толпу можно накачать так, что она пойдет брать Зимний, не то что мануфактуру.
– Это я понял потом, – кивнул Морозов, – так сказать, на собственной шкуре. Но в тот момент я не желал прибегать к помощи полиции и подавно – войск. Однако Назаров оценил ситуацию лучше меня. Он-то и вызвал полицию.
Рабочие взвыли: увидев конных жандармов, они решили, что хозяева мануфактуры их предали и хотят разделаться с ними руками полиции. В отчаянии Савва бросился между всадниками и рабочими, пытался остановить неминуемую расправу. Но его никто уже не замечал: рабочие швыряли камнями, конники теснили их лошадьми, свистели в воздухе нагайки. В завязавшейся потасовке Савву Тимофеевича опрокинули на землю…
