Дело семьи - страница 33

Меня всего корежит, и проговариваю:

– У меня нет сил, нет никакого желания отодвигать скамейку. Хочется на все наплевать и уйти. Сам что ли не можешь ее отодвинуть? Тебе надо – ты и двигай! А ко мне не лезь!

– Тааак, – радуется дедуля. – Я сейчас в хорошем настроении, хочется тебя одарить теплом, любовью, той радостью и восхищением, которое идет к тебе. В этом состоянии я обращаюсь к тебе: Андрей, помоги мне встать.

И во мне происходит что-то волшебное. Я мгновенно вскакиваю, не чувствуя веса тела, словно я пушинка, подбегаю к деду и, приподымая его под руки, помогаю ему встать. Да проговариваю:

– Во мне проснулась какая-то волшебная любвеобильная сила, пробудились к тебе чувства любви, огромная благодарность, бережность и восторг!

Я аж прослезился.

– Таким образом, когда обращаются к человеку по имени, то наложенный на это имя образ влияет на самого человека. – поясняет деда, – От этого издревле наши предки предпочитали называть друг друга нейтральным именем, которое несло светлый образ и не было подвержено настроению, чувствам, восприятию, боли.

– Теперь мне ясно, от чего вы меня и друг друга называете не по имени, а по названию светлых, живых существ. Вы так делаете для того, чтобы светлый образ обращения накладывался на человека. А еще я увидел, от чего, когда мне больно, то вы обращаетесь ко мне, проявляя любовь, и боль затихает, словно рана на душе перестает кровоточить и затягивается.

Я благодарю деда и прошу немного времени, чтобы все разобранное устоялось.

Деда в ответ, предлагает сметать сено на сеновал и убрать поднявшуюся при разборе злость на колке дров, а после обеда продолжить разбор по ругательным словам. В знак согласия я мгновенно встаю, и лезу на сеновал укладывать сено, а деда Коля и баба Аня метать сено на сеновал.

Как имя деяния влияет на нашу жизнь

На сеновале что-то со мной произошло такое, что подымающаяся от сена пыль стала меня раздражать, мусор от него стал въедаться в мое тело, и началась почесуха. От этого я стал раздражаться, ворчать, останавливать деда и бабулю, чтобы они дали мне возможность мало-мальски подышать свежим воздухом. А сам перестал путем утаптывать сено. На что деда останавливает наше совместное дело и просит меня слезть с сеновала. Я упираюсь и проговариваю:

– Нет, давайте метать сено дальше.

И деда, обращаясь ко мне, настаивает:

– Вот козел свалился на нашу голову. Быстро слезай с сеновала.

Я еще какое-то время ворчу и упираюсь, но все же слезаю. И деда ведет меня к дровам:

– Выпускай из души весь свой зоопарк, а потом поговорим.

Я неохотно беру топор, начинаю колоть дрова и, периодически ворча, выговариваю все, что у меня идет. Когда меня отпускает, деда садится на тюльку напротив меня и заводит разговор:

– Сынок, ты заметил, как я тебя назвал, когда попросил слезть с сеновала?

– Да, – отвечаю. – Козлом. Меня это обидело. Я бы даже сказал, оскорбило.

– А как ты видишь, от чего я тебя так назвал? – начинает разворот своей мысли деда.

Я задумываюсь и проговариваю:

– Умничал, наверно.

– Не просто умничал! Дело делал спустя рукава, лишь бы побыстрее сделать. Перестал плотно укладывать сено на сеновале. Ворчал, как козел недодоенный. Словно Коза лаской обделила да яйца не разгрузила полностью, а теперь они между ног об колени бьются. Упирался в крышу своими рогами. Настаивал на своем. Стал жестким, неповоротливым. Тебе ничего не нравилось. Все делалось не по твоему нраву. Дело не слушал… – деда разворачивает мой ответ шире.