Особенно теперь.
Храм Света Будды,
24 день шестого месяца, шестерица,
ночь
Он опоздал всего на четверть часа; приглашенные, а их оказалось человек десять, были уже в сборе. В заднем храмовом дворе, куда Бага, почтительно блистая бритой головой, провел приближенный к наставнику ученик Да-бянь, царила прелесть неги – полная луна плыла в жемчужных небесах Северной столицы и призрачным светом освещала три пышных куста жасмина, сплошь покрытых белоснежной пеной цветов. Упоительный аромат стоял густым, почти осязаемым облаком, и среди всего этого великолепия, перед жасмином, на маленьком каменном мостике над бурным потоком, имевшим исток свой у искусственной горки и пропадавшим у миниатюрного грота, стоял, сложив руки с четками на великом, как его мудрость, животе, великий наставник Баоши-цзы, облаченный в желтые одежды, и думал о вечности. Неподалеку почтительно застыл Сяо-бянь, второй приближенный ученик наставника.
Приглашенные расположились по другую сторону потока. Среди них Баг заметил компьютерного магната Лужана Джимбу, заводы которого производили все модели «Керуленов», – худой, как щепка, Джимба был вместе с первой и второй женами. Вторая жена, на вкус Бага, была привлекательнее и, во всяком случае, явно моложе. Джимба поправил узкие очки в тонкой золотой оправе и кивнул Багу: их представили друг другу на приеме в Александрийском Возвышенном Управлении в позапрошлом году, а Джимба славился цепкой памятью на лица и числа; жены также одарили Бага приличествующими случаю улыбками. Был здесь же и знаменитый поэт Петроман Х. Дыльник, среднего роста преждерожденный с несвежим лицом, в пиджаке европейского кроя, карманы которого оттопыривались; служитель муз слегка шевельнул рукой в приветствии.
Прочих присутствующих Баг не знал, но двое из них явно были иностранцами: один – с раскосым, неизменно улыбающимся лицом, выдающим в нем жителя Страны Восходящего Солнца, и в национальной нихонской одежде – сером кимоно с широкой шитой каймой и в деревянных гэта. За поясом у него помещалась пара изящных боевых ножей – наметанный глаз Бага сразу определил в них танто. Баг ценил это оружие. Танто были в меру тяжелы, хорошо сбалансированы и годились как для фехтования и ближнего боя, так и для вполне прицельного метания. Второй гокэ был совершенной противуположностью своего спутника, в первую очередь по нелепости одежды – безукоризненно выглаженный фрак и брюки в микроскопическую черно-белую клеточку, а также лаковые штиблеты плюс к тому неуместная кепочка с длинным козырьком. Лицо у него было длинное, совершенно европейское. Преждерожденный во фраке был всецело погружен в себя и никак не отреагировал на появление Бага в сопровождении Да-бяня, тогда как нихонец крайне приветливо поклонился. В ответ Баг сдержанно и с достоинством кивнул.
Что греха таить, даже у лучших людей есть недостатки. В принципе Баг недолюбливал нихонцев. Он старался не задумываться над причинами своей легкой, совсем не проявляемой в поведении, и все же самому ему неприятной неприязни. Но, будучи культурным ордусянином и потому вполне признавая право наций на самоопределение (пусть самоопределяются сколько угодно, хоть каждый сельскохозяйственный сезон, если ничем более толковым заниматься не желают), он в глубине души все же не мог простить стране Нихон и всем ее нынешним нихондзинам[18] того, что когда-то «божественный ветер» камикадзе разметал хубилаев флот и воспрепятствовал воссоединению Срединной и Островной Империй. Конечно, умом Баг понимал, что когда достославный Чжу Юань-чжан, первый император вдумчиво и проникновенно царствующей доселе династии Мин, на счастье всей нынешней Ордуси изгнал из Цветущей Средины потомков Хубилая со всем их воинством и на некоторое время самоопределил Китай, нихонцы под шумок наверняка все равно бы тоже самоопределились. Но все-таки было в том давнем событии что-то неправильное, несправедливое.
