Дельта чувств - страница 25
Своеобразен был жребий всадницы, дарованная ей свобода мешала образовываться материальному злу, являясь уступкой мирским обстоятельствам. Её роль и задача в замысле была ролью и задачей – перенесённого в мир жизни – хранителя-утешителя, как мы теперь понимаем проявлявшемся в её устах. Всё говорило о том, что в старческой отчуждённости нет отверженности, а есть лишь целенаправленная обособленность и, что на этом-то и основывается её старушечья вера в снисходительность Владыки Замыслов.
Глава – 5
Уста глупого – близкая погибель. Имущество богатого – крепкий город. Труды – к жизни, успех – к счастью. Храни наставление; отвергающий – блуждает. Притчи Тин_ниТ.
В наступивший час «Дарительница» приобрела свой смысл. Она рассуждала не только о собственной красоте, не только о напряжённой пытливости, но и о решимости. Ханна твёрдо решила вставить себя – с помощью женского своего естества – в историю мира: настолько честолюбива она была. И она непоколебимая, а как непоколебимая, так и благочестивая, решительно выражалась в религиозном рвении, известном под названием «вдохновение» и «одержимость». А когда ВЕЛИЧЕСТВО находило в человеческом теле прибежище, от человекобога ожидали совершения чудес. В глазах человека чудо являлось доказательством истинного учения чудотворца.
Но если упомянуть сознание раамонянина, то оно было образовано иначе и смотрело на чудо, как на обман, которым можно позабавиться, а если раамонянин был доверчив, то он смотрел на чудо, как на одну из таких вещей, которые иногда бывают на свете. В том и другом случае чудо ничего римлянину не доказывало. Совершенно лишённые теологического чутья, римляне не могли себе вообразить, чтобы божество, творя чудо, ставило себе целью доказать справедливость какого-нибудь догмата. В их глазах чудо было или чем-то странным, хотя и естественным, или же актом, обнаруживающим близость Божества. Раамонянин на мистериях, по всей вероятности, рассуждал так:
«Это человек очень могущественный, может быть, даже бог», а не: «то, чему учит этот человек, истина», – как рассуждал бы тиникиец, но и для него чудо является не более, как необычайно сильным проявлением обычной способности.
Для человеческой натуры знание немедленно превращается вволю, более того, люди затем и стремятся к знанию, чтобы питать им свою Волю, дать ей какую-то цель. Ханне достаточно было только узнать о целеустремлённости мира, чтобы связать с этой целеустремлённостью женское своё естество и войти в мировую историю, так как ей это представлялось. Кстати, уважаемый читатель, совершенно неправильно приписывать каких-то астральных субъектов в виде духов древней мифологии. Для древних людей мир един и материален, поскольку порождён чисто материальными первоначалами, которые являются его основой. Здесь неоткуда взяться чему-то нематериальному. Даже высшие боги материальны, разумеется, по их пониманию, их плоть более совершенна, а в жилах течёт не кровь, а божественная жидкость – ихор. Понятие о «боге» – Величестве, как о жизненной силе «пневме» имеется, но предполагает чисто материальное дыхание. Разумеется, рассуждали они, у богов, как высших существ, есть возможность делать себя невидимыми, но это не значит – нематериальными.
Вера во вдохновение распространена повсеместно. Считалось, что время от времени отдельные люди могут быть одержимыми божеством. На это время собственная личность и тело выходят из повиновения. Бог заявляет о своём присутствии в конвульсивных вздрагиваниях и сотрясениях тела человека, в беспорядочных движениях и блуждающем взгляде, и всё это имело, будто бы, отношение не к физической оболочке, а к «Величеству», которое в него вошло. Все речи в этом аномальном состоянии воспринимались окружающими, как голос проявляющегося в нём и говорящего его устами бога. Само собой, в историю входит не каждый, и большинство скромно остаются на её периферии, даже в стороне от событий, не участвуя, и, что часто случается, радуясь своей непричастности к действующим лицам.