Демон должен умереть - страница 13

– Стой! – ревет он во весь голос и топает следом.

Снова выстрел.

Пуля обжигает руку. Я ныряю в открытую дверь и проношусь через анфиладу комнат, освещенных лунным светом из больших окон. Комнаты заставлены мебелью в белых чехлах, и я роняю за собой стулья, кресла, вычурные вешалки.

– Стой, – доносится издалека.

Я захлопываю одну из дверей и сваливаю на нее тяжеленный шкаф. Стекло, посуда с грохотом разлетаются в разные стороны. Это ненадолго задержит.

Я бегу дальше, время от времени останавливаясь.

Тихо.

Ни шагов, ни пыхтенья. Видно, Горн решил не блуждать по незнакомому темному зданию. Или у него есть дела поважнее, чем гонятся за уркой.

Я сворачиваю к библиотеке, поднимаюсь по винтовой лестнице на второй этаж и осторожно заглядываю через резные перила вниз.

За длинным столом, заваленным какими-то пыльными древними книгами, сидят двое. Толстяк в бежевом, искрящемся костюме и сухопарый невысокий брюнет в черном. Они сидят спиной и лиц не видно.

Одна из книг раскрыта перед ними, и это фолиант почти метрового размера.

Я приглядываюсь к пожелтевшим страницам. Они испещрены мелкими подробными рисунками, фигурами людей в древних одеждах, уродливыми зверями, перевернутыми пентаграммами, козлиными мордами с ветвистыми рогами.

– Мы не сможем провести ритуал безошибочно, – говорит толстяк. – Нам просто не хватит ингредиентов.

– Не найдем здесь, найдем в другом месте. От вас зависит, где произойдет встреча.

– Подождите, – пыхтит толстяк. – Сколько у нас времени?

– Неделя, – говорит сухопарый. – Не больше.

Он поднимает голову, и я вижу горбоносое темнокожее лицо араба с фотографии.

– Через неделю, – тихо повторяет он, – мы должны знать, кто наш создатель. Всемогущий или Падший.

– А если ни тот и ни другой? – спрашивает толстяк.

– Верите в легенду о Третьей Силе? – усмехается горбоносый. – Сказки. Есть добро и есть зло. Про дуализм все слышали. Про труализм – никто. Какой может быть Третья Сила? Ни доброй, ни злой. Ни рыбой, ни мясом. Объективной, как это называют яйцеголовые остолопы. Объективность – это не сила, это отсутствие силы. Объективность мешает действовать. Надеюсь, хотя бы это вы понимаете?

– Ну, это вам виднее, – говорит толстяк. – Это вы у нас в конклаве заседаете. Я, собственно, вообще не про Силу. Уже какое столетие, со времен великих алхимиков, мы пытаемся узнать хоть что-то о нашем происхождении. Ничего не получается. И тут вдруг появляется эта книжонка. Вам не кажется, что нам ее подсунули? Все это сильно смахивает на постановку и фальсификацию. А что касается нашего происхождения, то я, пожалуй, продолжу считать его продуктом эволюции. Пока кто-нибудь не притащит за бороду одного претендента или за рога другого.

Горбоносый смеется.

– Осторожнее с желаниями, дорогой профессор. Эволюция вам здесь не поможет. Мы не люди. Это у них родословную можно проследить от приматов до инфузорий, хотя бы приблизительно. А у нас – нельзя. Нет в природе ничего похожего. Уже одно это означает, что эволюция к нам никаким боком. Нас создали. Вопрос кто?

Толстяк-профессор что-то буркнул неразборчивое, и они оба снова погрузились в изучение рисунков в фолианте, временами перекидываясь непонятными мне терминами.

Я не стал прислушиваться. Все равно в этом научном бреде ничего не понимаю.

Надо было приблизиться к этой парочке высоколобых метра хотя бы на три. Это максимальное расстояние, на котором возможен односторонний контакт. Подкрасться незаметно явно не получалось. Стол стоял посреди комнаты, а стеллажи с книгами высились вдоль стен и никак бы меня не прикрыли. Оставался только один вариант. Рискованный.