Демон государственности. Роман - страница 16

Домовые, перегруженные сообщениями Фили, вскоре безнадёжно запутались в сторонах света и боевых сводках – кто кому объявлял войну, кто заявлял о нейтралитете, какие колонии и части света вливались в противоборствующие союзы, и ради чего вообще происходило это смертоубийство. Благодушествуя и восхищаясь достижениями разума, изнеженная декадентская Европа вроде как ненароком докатилась до оборотной стороны эры технического прогресса, когда впервые в мировой истории в ход пошли бомбовая авиация, подводные лодки, отравляющие газы и танки. Только Гоша из опустевшей Академии Генштаба да несколько воинственных казарменных духов принимали участие в пересудах на тему военных действий.

На страданиях и крови народов укреплялись подрастающие демоны грядущего мира, чтобы в удобный момент отправить в тартар слабеющих великодержавных предков. В предвкушении решающего драматического момента они подпитывали своей энергией корысть, амбиции, умопомрачение человекоорудий, усилиями которых раскачивались устои империй. Война расколола ряды социалистов. Поначалу в политической жизни империи воцарилось некоторое затишье. Даже леворадикальные деятели, возмущённые развязанной Германией войной, поддержали патриотов, или оборонцев. Они считали, что, когда идёт речь о защите отечества, оппозиция должна воздержаться от антиправительственных выступлений, и классовая борьба сменяется сотрудничеством во имя победы над опасным врагом. Европейские социалисты, изначально более умеренные и настроенные пацифистски, опасались, что озлобление на фронтах расколет единство мирового пролетариата, приведёт к ещё большему обнищанию масс; они призывали свои правительства не голосовать за военные бюджеты и стремиться к скорейшему заключению мира. Напротив, большевики в эмиграции заняли пораженческую позицию. Они приветствовали войну как пролог к мировой революции и победе пролетариата в результате крушения империализма, призывали взять курс на перерастание империалистической войны в гражданскую против правительств собственных стран, ибо, согласно учению основателей коммунистической доктрины, у пролетариев нет отечества.

Внутри страны, однако, в результате мероприятий Охранного отделения подпольные социалистические организации были совершенно парализованы и бездеятельны. Лидер большевиков, Ленин, скорее, ожидал революции в одной из европейских стран, а не в отсталой России. Перед войной он отдыхал в австрийской Галиции. Его было арестовали как подданного враждебной стороны, едва не отправили в лагерь, но австрийские товарищи заверили власти, что Ленин – злейший враг царя, и дело закончилось высылкой. Он перебрался в Швейцарию в Берн и, хотя не бедствовал, для него времена благополучия от экспроприаций и пожертвований «фондов солидарности» прошли – война перекрыла прежние источники. Перебивался партийным жалованьем, мелкими гонорарами за доклады в эмигрантских кругах; случалось, мать-старушка высылала вдовью пенсию, вполне, впрочем, приличную – чин покойного мужа приравнивался к генеральскому. Он не надеялся дожить до следующей революции на родине, устал от эмигрантских склок, даже подумывал перебраться в Америку.

– Что там, на фронтах? – вслед за жителями Петрограда, сбитыми с толку недомолвками в газетах из-за военной цензуры и невероятными вздорными слухами, выясняли друг у друга домовые под конец первой военной зимы. – Скоро войне конец? Сколько народа всяких наций и сословий перебито и покалечено – без смысла, без прока, без счёта! В скольких семьях оплакивают близких! А ещё шепчутся о предателях и шпионах, даже и при дворе, и среди генералов, и оттого, мол, начали отступать на германском фронте. Сама-то царица – немка, и она будто бы тайно за сепаратный мир. Что говорят военные, что правительство?