Сейчас же навалилось одиночество. Впервые за две с чем-то тысяч лет! Пусть разбавленное присутствием Андрея, Миши и странного Самося. Привык за столетия воспринимать себя винтиком системы. А тут – сам врубись, что за миссия предстоит. Каково?
«Ладно. Сбрасывать бомбы на немцев – благородное дело. Даже с белыми звёздами на крыле», – булькнул пассажир.
«Ни хрена не благородное».
У меня взыграло чувство противоречия, потому и поддел его. Возможно, зря. Но не смог остановиться. Некоторые вещи нужно решить на берегу, до того, как сядем за штурвал, не только для него – для себя тоже.
«Почему?!»
«Война – вообще штука малоприятная, в ней сплошняком кровь, грязь, мозги и кишки наружу, а не благородство. Тем более – стратегическая бомбардировочная авиация. В «спитфайре» или в МиГе я всегда стрелял, увидев врага в прицел. Убивал таких же военных лётчиков, как и сам. Когда под Эль-Аламейном летали с бомбами, укладывали каждую точно в армейские колонны. А теперь? Штурман выведет нас в нужный квадрат. Скорее всего – ночью. И самолёт скинет несколько тонн бомб по городу, где, наверно, коптит военный завод. Сколько бомб упадёт на цель, а сколько по жилым кварталам, ты знаешь? Мимо цели – большинство. В моей жизни после смерти была одна-единственная настоящая любовь – испанка Мария. Погибла в Мадриде во время ночной авиабомбардировки промышленных объектов. Убивший её немецкий или итальянский экипаж – военные преступники. Мы с тобой ничем не лучше. Точнее, будем в скором времени. Но иного способа сражаться против наци я не знаю».
На этот раз Полещук молчал ещё дольше, чем перед одобрением вступления в ВВС США. Потом промычал:
«Как же сложно с тобой… Нельзя так! Всё должно быть понятно. Здесь – наши, там враги. Наших надо защищать, врагов убивать».
«Да. Примитивный инстинкт звериной стаи в лесу. Наши по определению – хорошие парни. Все остальные – объект охоты. Только учти, ты родился человеком, а не просто подполковником эР-эФ. Человеческая мораль куда более замороченная, как и оценки в посмертии. Приходится думать головой и взвешивать поступки душой, а не отдаваться первобытным инстинктам».
Турсунбекович на его месте свёл бы диалог к непробиваемой формуле «всё в руках Аллаха» и успокоился. Для Андрея слом привычной морали шёл труднее, чем крушение материалистической картины мира.
Глава 4
Кикимора на «Кикиморе»
Самось со своей барышней образовали весьма странную парочку. Алеся, в прошлом – обычная человеческая девушка, тоже происхождением из белорусского Полесья, представляла собой неприкаянную душу. Умерла в начале двадцатых, когда её «коханый» (любимый) так и не вернулся из Европы. Пропал без вести – то ли засыпанный взрывом тяжёлого кайзеровского «чемодана», снаряда крупного калибра, то ли сгинул в плену, то ли… Кто его знает. Помыкавшись между мирами, довольно быстро начала обретать плоть и уже видна нам с Михаилом, другим полешукам, а также Самосю. Он, существо, так сказать, иного биологического вида, прилип к покойной девице как клещ, та не возражала.
Уверен, неведомая сила притянула её на авиабазу Локборн, штат Огайо, из-за присутствия здесь сотен мужиков, распространявших аромат тестостерона. А поскольку плотская и высокая любовь, в общем-то, связаны, неутолённая душа влекла усопшую к нуждающимся в спаривании парням. Вот только они Алесю не замечали. И лишь Самось составил подруге компанию.
