Книги стоят безмолвными пыльными рядами.
Все стоят, и стоят, и стоят.
Ничего не происходит. Ничего не меняется.
С таким описанием сложно понять, что за день.
Книги – это книги. А пыль – это просто… пыль.
Вы знаете, что такое пыль? Когда-нибудь по-настоящему задумывались над этим?
Пыль – это все, и в то же время ничего.
Пыль есть дым и выхлопные газы дышащего города; Великий лондонский пожар и «Блиц», Елизаветинская линия метро и печи в Лондонском Митреуме. Пыль – это жизнь и эпоха Томаса и Имоджен Куинн, волокна ткани их одежды, штанов и рождественских свитеров, это частички кожи, летящие во все стороны от чесания голов, трения глаз и резких объятий, от хлопков ладоней, от рукоделия, глупых танцев и мастурбации, от спущенных трусов и натянутых носков, от размахивания руками, криков, плача и зуда, которых все больше, и больше, и больше. Пыль – смешение всего, событий и людей, которыми мы были, когда вместе существовали в пространстве; все смешивается, чтобы создать ничто.
Обычную пыль.
«Представь, о скольком она может нам поведать», – сказала мне как-то тетя, сбивая с ковра огромные облака пыли ударами, от которых натягивалась бельевая веревка. Я много думал об этом, и мой ответ таков – не может пыль ничего поведать. Ведь пыль не знает где, как и что. Для нее не существует «итак», «следовательно» или «потому что». Даже если бы она и могла говорить, в ее историях не было бы ни начала, ни конца, ни последовательности событий – только середина, сплошная бессмысленная, односложная какофония.
Пыль – всего лишь носитель информации.
Иногда видя, как она собирается на книжной полке, я думаю о первых млекопитающих, крошечных доисторических протомышах, которые, должно быть, глядели на динозавров, ожидая, когда придет их время.
– Черт.
А вот теперь день можно вполне конкретно определить.
Теперь это сейчас.
«Черт» вырвалось у меня в коридоре, когда я увидел, что айпад, как и – приготовьтесь…
– Твою мать.
…как и айфон, начали обновляться, когда мне очень захотелось в туалет, и я искал, что мне взять с собой, чтобы не заскучать.
Я толкнул дверь спальни и быстро прошагал через комнату, схватил большой, потрепанный экземпляр «Двигателя Купидона» с середины полки и направился в уборную.
Две минуты спустя я сидел в крошечной уборной со спущенными штанами и впервые за много лет просматривал информацию об издательстве и пожелтевший титульный лист.
Как тут затрезвонил городской телефон.
Я беспомощно посмотрел в сторону гостиной в конце коридора. Я никак не мог встать и взять трубку.
«А если это Имоджен? – подумал я. – Что же, сейчас включится автоответчик. А через несколько минут ты спокойно ей перезвонишь. Не велика беда».
Вернувшись к книге, я почти не заметил, как звон прекратился и автоответчик издал громкий сигнал.
После этого я постепенно начал прислушиваться к голосу из динамика.
