Одновременно Лермонтов развивает ориентальные сюжеты на уже освоенном русской литературной традицией кавказском материале. К этой группе текстов относятся поэмы «Каллы́» (1830–1831), «Измаил-Бей» (1832), «Аул Бастунджи» (1832–1833), «Хаджи Абрек» (1833–1834), сюда же примыкает и более поздняя поэма «Мцыри» (1839), а также последние редакции «Демона», в которых действие разворачивается на Кавказе.
При этом, как показывает творческая история «Демона» и многочисленные реминисценции из ранних поэм в «Мцыри», между этими тематическими группами не было и не могло быть непреодолимых границ. Во всех поэмах, вне зависимости от конкретного места действия и декораций, мы находим героя – носителя одного и того же эмоционального комплекса: этот герой одарен тонкой, чувствительной и пылкой душой, жаждет подвигов, любви и признания, но в силу разных обстоятельств оказывается одинок, отвергнут и непонят и оттого испытывает глубокое разочарование, а порой и ненависть к людям и миру. Этот общий эмоциональный комплекс, характерный не только для поэм, но и для всего творчества Лермонтова[8], позволяет объяснить столь обширные и частые переклички между разными его текстами. Так, проникновенный монолог из ранней поэмы «Исповедь» (1831), действие которой происходит в условно-литературной Испании, переходит к герою «исторической» поэмы «Боярин Орша» (1835–1836), связанной с эпохой Ивана Грозного, а затем передается кавказскому послушнику Мцыри.
Современный быт – городской и усадебный, герои из обыкновенной жизни – появляются в поэмах Лермонтова в середине 1830-х годов, когда пишутся поэмы «Монго» (1836), «Сашка» (1835–1836) и «Тамбовская казначейша» (1837–1838). К этой же линии примыкает и более поздняя неоконченная «Сказка для детей» (1839–1841). Их яркая особенность, помимо темы, – иной образ автора и иная, ироничная повествовательная интонация, разительно отличающаяся от пафосной серьезности и лиричности тона других лермонтовских поэм. В этом решении Лермонтов прежде всего ориентируется на традицию пародийных металитературных[9] поэм Байрона («Дон Жуан», «Беппо») и Пушкина («Граф Нулин», «Домик в Коломне»), однако учитывает и свой собственный опыт – ироническую лирику 1832 года («Примите дивное посланье…», «Что толку жить! без приключений…», «Челнок») и, по всей видимости, опыт юнкерских поэм, сочиненных в стенах Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров для рукописного журнала «Школьная заря» (1834). Хотя многие исследователи вовсе отказывают этим обсценным (и, на современный взгляд, неприятно-токсичным) текстам в литературном значении, они сыграли свою роль в эволюции лермонтовского стиля и авторского пафоса. Именно в юнкерских поэмах («Уланше», «Петергофском празднике», «Гошпитале») Лермонтов едва ли не впервые обратился к описанию повседневного быта героев, взятых из современной и близкой ему жизни, и отказался от лирической интонации в пользу откровенной иронии и пародии. Генетическую связь иронических поэм Лермонтова с юнкерскими опытами лучше всего демонстрирует поэма «Монго» (имя героя – реальное прозвище родственника и приятеля Лермонтова Алексея Столыпина), датирующаяся 1836 годом, то есть временем после окончания юнкерской школы, но написанная в сходной манере, правда с чуть менее откровенной и менее концентрированной обсценикой. Двусмысленность сюжетных поворотов характерна и для гораздо более лиричной и насыщенной литературными отсылками «нравственной повести» «Сашка», и даже для увидевшей свет при жизни Лермонтова «Тамбовской казначейши», где муж готов поставить на карту жену, которую выигрывает счастливо влюбленный в нее улан.
