Что это было? Шкаф, человек? Это могло быть и тем и другим, решила Кира со вздохом через мгновение. Попыталась шевельнуть руками, чтобы пощупать груз, придавивший ее к полу. Руки онемели и не шевелились. А еще странно болели.
Может, крикнуть? Почему консьерж не бьет тревогу, интересно? Она же не спустилась за сумкой. Пробыла в чужой квартире значительное время, не оговоренное в регистрационном журнале. Чего же он? Снова спит?
Она зажмурилась, когда вспыхнул свет под потолком. Он был таким ярким, таким ослепительно-белым, что Кире в тот момент показалось, что она лишилась зрения. А должна же была видеть людей, которых в квартиру набилось много-много. Она различала голоса сразу нескольких человек. Кто-то охал, кого-то жалели. Ее, видимо. Ее же что-то придавило к полу. Как не пожалеть.
– Давайте на раз-два, поднимайте! – скомандовал какой-то мужчина.
Раздались шаги совсем рядом. Сразу несколько человек сгрудились над ней. Она уловила разные запахи: мужской туалетной воды, пены для бритья, табака и мятной жвачки. Раздалась команда, что-то захрустело, ее обдало сначала волной воздуха, а потом все тело зашлось в такой болезненной судороге, что она заорала.
– Больно тебе, да? – спросил кто-то.
Она по-прежнему не раскрывала глаз, не видела.
– Да, больно. Очень, – прошипела она едва слышно. – Что это было?
– Шкаф. На тебе лежал шкаф, гражданочка.
– Шкаф? Откуда он взялся?! Почему шкаф? – Она чуть дернула ресницами, приподнимая веки.
Ничего, одни силуэты. Мутные, размазанные. Но много.
– Шкаф, видимо, на нее упал, когда жертва сопротивлялась, – прогнусавил чей-то противный голос. И тут же с сожалением прищелкнул языком: – Борьба была не на жизнь, а на смерть!
– Михалыч, ты сможешь привести ее в чувство? – спросили гнусавого.
– Осмотрю на предмет повреждений, если все в норме, ватку с нашатырем в нос – и она ваша, ребята.
Над Кирой склонился человек, она почувствовала сильный запах пены для бритья. Его руки профессионально ощупали ее грудь, лодыжки, плечи, перевернули на бок, прошлись по спине.
– Все с ней нормально, не считая порезанных рук, шишки на голове и синяка на шее, – произнес он. Подтащил ее куда-то, посадил, облокотив о стену.
И тут же в нос Кире будто кто провода под током сунул. Она задергалась, закашлялась, глаза заслезились и, странно, почти сразу начали видеть, что творилось вокруг.
– О господи! – завизжала она через пару минут, осмотрев комнату по третьему кругу. – Что здесь? Как это? Я не понимаю! Господи, нет!
Когда-то уютная комната с современной легкой мебелью и нарядными шторами была вся разгромлена. Битое стекло, щепки от стульев, обрывки каких-то бумаг, поваленный посудный шкаф. Видимо, тот, под которым она так долго пролежала. Растерзанные диванные подушки с торчащими клочьями поролона. И посреди всего этого погрома мертвая Катерина в луже собственной крови с растрепанными волосами. А Кира с безвольно вытянутыми ногами сидит у стены в пропитавшемся кровью светлом любимом пальто. Чья это кровь? Чья? Катерины или ее собственная? У нее изрезаны ладони, саднят.
– О господи, нет, нет, нет! – Она начала молотить головой о стену, старательно отводя взгляд от мертвой соперницы.
– Эй, вы можете сказать, что здесь произошло?
Перед ней на корточки опустился громоздкий мужчина, от которого пахло мятной жвачкой.
– Нет! Не могу! Не знаю! – свистящим шепотом выпалила Кира, чувствуя, как надуваются пузырем слюни, которые она не могла сглотнуть.
