Вот очередная змея ударилась оземь, поднялась и исчезла в тумане. Над Орлом нависла тревожная тишина. Только шелестела за частоколом гнилая листва, да лошади неистовствовали в конюшнях. Еще в домах плакали малые дети, будто понимающие, что происходит, а вместе с ними плакал у ворот и застращанный толстый вождь. Вслушиваясь, Леонард обеспокоенно поворачивал голову, силился понять, что происходит в топях. Но тихо… Совсем тихо… А потом старый граф, побледнев, резко крикнул всем внизу:
– Обнажить мечи!
Теперь уж все услышали – что-то громадное волоклось к частоколу. Филипп выстрелил в сизый туман. Визг, нечеловеческий! Что-то возопило, да так, что следом испуганно возопили в городке и все бабы, а руки графа продолжали посылать стрелу за стрелой – и каждая настигала цель. Когда Леонард разглядел то, что явилось из тумана, он в ужасе вскрикнул. То был гигантский клубок шевелящихся гадов! Еще живые змеи прятали под собой что-то в середине, пока уже мертвые змеи выступали для ехидны щитом. Завидев свою смерть во плоти, вождь истошно завопил и принялся биться в ворота локтями, взывая к милости Ямеса. Между тем, ехидна уже сжалась пружиной. Она прыгнула вперед, и ее змееголовые конечности обвили вопящего мужчину. Хрустнули ломающиеся кости… Замолкнувшего мертвеца подняло к клубку, а плотно сжатые гады разомкнулись, отчего внутри показалось нечто белесое.
Сверкнуло острие копья!
Сталь зло впилась в белое тело ехидны, которое та открыла по неосторожности. Над Орлом разнесся истошный визг боли, ярости. Пока Филипп ухватился за следующее копье, чтобы вновь поразить им цель, болотная тварь поняла свою оплошность – спряталась за своими змеями. Часть змей устремились через частокол, поползли по нему ввысь. Перевесившись, они широко раскрыли пасти прямо напротив дозорной башни.
Тогда граф схватил застывшего от испуга сына за шиворот, скинул его к гвардейцам. Сам он быстрым движением извлек меч. Увернувшись от атаки одного гада, он отрубил тому зубастую голову. Затем вторая голова, третья, четвертая… Сталь без устали рассекала мягкую плоть, которая падала к ногам графа и свирепо щелкала пастью в пустоту. Вновь визг. Последний… И наступило безмолвие; только шелестела старая листва. Ехидна отхлынула от покосившегося частокола, перестав налегать на него, и бесшумно вернулась в стену тумана, унося с собой труп вождя.
Над городом повисла тишина.
Все вокруг стояли с распахнутыми ртами и с благоговением смотрели на Филиппа. Тот ловко спустился со сторожевой башни и подошел к своему сыну.
– Ничего не сломал? – поинтересовался он.
– Нет, – ответил Леонардо.
Граф кивнул, развернулся и подошел к одной из отрубленных голов, что извивалась у подножия башни. Обрубок продолжал шевелиться, прыгать по земле и щелкать зубами. Попросив принести огонь, Филипп с интересом рассмотрел отрубленную конечность, служившую ехидне и рукой, и ногой, и оружием, а затем поднес к ней пылающий. Пламя быстро занялось. Зашипело, паленый смрад разнесся в воздухе. Обрубок судорожно дернулся – и сжался в клубок, иссыхая на глазах.
– Боится огня… – прошептал граф Тастемара сам себе. – Значит, это все-таки пожар в болотах выгнал ее и сестер с их охотничьих угодий.
– Господин, – спросил сэр Рэй, – что дальше?
– Сожгите остальные головы. Затем выставьте дозорных и можете идти отдыхать, – ответил Филипп, пряча свой клинок в ножны. – Нам повезло, что эта тварь оказалась куда меньше и неопытнее, чем я думал… Почти детеныш…
