Действия эмошника хватало на некоторое время, а затем взрывная, агрессивная натура Одомы вновь брала верх над наведенным приставкой психомаревом: когда они вылезали из микроавтобуса, плаксивость уже оставила мальчишку, рот изогнулся уголками книзу, и он вновь переполнился раздражительной злостью.
– Дрыхнет, урод?
В черных очках отражались две одинаковые выпуклые картинки: колесничие выкатывают живо-кресло по короткому пандусу.
– Не, без сознания, – возразил Магадан.
Перед этим они долго петляли между развалинами заводов, а после въехали в бетонную трубу, под небольшим уклоном уходящую в землю. В конце ее перегораживали круглые пенометаллические ворота, охраняемые тремя дерекламистами. Дальше находилась ржавая платформа элеватора, опустившая микроавтобус в земные недра.
Тусклый свет пары прожекторов озарял стылый бетонный бункер. Ширина – двадцать метров, длина – тридцать, а потолок, испещренный тонкими трещинами, выбоинами и пупырышками, всего в трех метрах над полом. Магадану всякий раз казалось, что он попал внутрь спичечного коробка, и колесничего одолевал легкий приступ клаустрофобии. Расстегнув ворот, он стал чесаться: из-за динамической татуировки, чьи узоры медленно путешествовали сквозь подкожную клетчатку, грудь часто зудела.
Трое солдат-дерекламистов – обычные, не колесничие, – вышли из будки в углу помещения. Каждый держал автомат, на поясах болтались звуковые кастеты. От будки вдоль стены тянулся глубокий зацементированный ров, его огораживала подрагивающая, тихо гудящая лезвенная цепь.
Магадан отключил живокресло и сбросил Жиля Фнада на пол. Упав, тот остался лежать неподвижно.
– Как прошло? – спросил один из солдат.
– Мы спешим, – объявил Шунды. Под бетонными сводами голос его отдавался коротким холодным эхом. – И так еле успели. Свяжите его покрепче и бросьте туда. Мы сейчас за Машиной, как вернемся – будем его мучить по-всякому. Тишка, связь!
Тишка выкатился из микроавтобуса, так и стоявшего на платформе элеватора, и протянул командиру тонк в виде подковки:
– Я его уже вызвал.
– Вомбат! – закричал Одома. – Все сделано, что я сказал?.. Точно все?.. Ладно, бывай тогда!
– А зачем связывать, шеф? – подал голос один из дерекламистов. – Там же цепь. Один хер он не вылезет, хоть связанный, хоть…
– Захлопни хавальник! – завопил Шунды так, что солдат отпрянул. – Это вам не кто-нибудь – это Фнад! Связать, я сказал!
– Слушаюсь! – выпалил дерекламист и бросился к неподвижному телу.
Они склеили конечности Фнада липучками, затем двое потащили его к яме, а третий вошел в будку и отключил цепь. Тонкие, радужно отблескивающие лезвия, вертикально торчащие вдоль рва, поникли и перестали подрагивать. Дерекламисты не без некоторой опаски подступили к ним, взяли Фнада за руки и за ноги, раскачали и бросили в ров, где уже лежало три тела, не то мертвые, не то при смерти. Когда на нервную систему цепи не подавался раздражающий импульс, она засыпала. Несмотря на это, несколько ближайших лезвий – пронизанный острейшими алмазными волокнами мезофилл, неспособный к фотосинтезу, зато с краями, прорезающими кость, – дрогнули. Цепь питалась переменным током, но могла добывать энергию из крови, которая для нее была чем-то вроде редкого деликатеса.
Фнад с глухим стуком упал на покрытое бурыми пятнами дно, и дерекламисты поспешно отошли.
– Больше года уже тут, – сказал один, возвращаясь к будке, – а все одно не привыкну к этой хрени.
