– Станислав Викторович, – повторила она громче и решительнее. – Нам ведь с вами хорошо известно, что периодически, слава богу, не очень часто, вы впадаете в детство. Зачем об этой напасти знать посторонним? Звоните Шпильману, и ни слова об институте. Его нет и никогда не будет. – Она положила руку на мое плечо. – Ты думаешь, я дура и не в состоянии тебя понять? Уверяю – все предельно ясно. Несколько месяцев кряду расписывая эту образовательную фантазию, тебе очень трудно остановиться. Взять, и сходу поставить точку – это вроде, как бросить курить. Вспомни, как ты мучился.
– Я и сейчас мучаюсь, – буркнул я, уставившись в пол.
– Поверь, я тебе искренне сочувствую, но, что поделаешь, придется. Придется эту сказку отложить до лучших времен. В сентябре возвращается тетя Сима, ей надо будет хоть что-то отдать. Обязательно!..
Илона резко встала и, молча, вышла из комнаты.
Я знал, что тетя Сима – наш основной кредитор, последние годы работавшая переводчиком в Германии, собирается в Россию, что на неметчине ей осточертело и она давно хочет домой. Но почему так быстро? Если память не изменяет, она говорила о весне будущего года. Точно – о весне…
Из коридора послышался громкий голос Илоны:
– Ушла на работу, потом – к девочкам. Возможно, останусь у них ночевать.
(Девочки – это теща и наша дочь, которая два месяца назад переехала жить к бабушке. Там сытнее, до института рукой подать и не надо затыкать уши, когда родители начинают выяснять отношения).
Хлопнула входная дверь. Так, как будто раздался выстрел. Отчего-то испугавшись, я соскочил с дивана, выбежал в коридор, включил свет, осмотрелся, а вернувшись к себе, подскочил к окну. Светлый плащ жены на мгновенье мелькнул на детской площадке, но вскоре скрылся за высоким кустарником, густо усеянным первой листвой.
Какое-то время я стоял у окна и разглядывал на подоконнике цветочные горшки. Зачем-то поменял местами кактус и денежное дерево, едва не уронив на пол фарфоровую миску с алоэ. О чем я думал? Да все о том же: о деньгах, которые где-то надо заработать. Наконец, крепко выругавшись, прошел к письменному столу, из нижнего ящика вынул амбарную книгу с надписью: «Телефоны и адреса» и стал искать номер Шпильмана.
Вдруг зазвонил телефон. Пулей вылетел в коридор, схватил трубку и услышал незнакомый, мужской голос:
– Здорово, Демьян, не стал дожидаться пока ты найдешь время…
– Простите, а вы кто?..
– Леонид Иванович Горкин, собственной персоной…
На следующий день ровно в 9.00 я подошел к трехэтажному особняку, возведенному лет сто пятьдесят назад, а то и раньше, и остро нуждающемуся в капитальном ремонте. Нырнув под арку и оказавшись в маленьком дворике, довольно быстро отыскал покосившуюся дверь, покрытую толстым слоем облупившейся, коричневатой краски. Похоже, она держалась на одной петле. Справа от двери была прикреплена стеклянная, матовая табличка с названием Фонда, а ниже – кусок фанеры: «Временно закрыт по техническим причинам».
С трудом открыв дверь и спускаясь вниз, испытал весьма неприятные ощущения. Разбитые ступени лестницы, ведущей в подвальное помещение к серым, металлическим дверям Фонда, хрустели и скрежетали под ногами с такой угрожающей силой, что, казалось, все это крошево вот-вот полетит в тартарары, и я вместе с ним.
– Извини, Демьян, я не виноват!.. – произнес усталый, худощавый мужичок с заострившейся, серой физиономией очень немолодого человека, давно не видевшего солнца. – Надеюсь, в ближайшее время получу разрешение на ремонт и сразу начну латать дыры. Сам понимаешь, историческое здание.
