Задорно улыбнулась и растворилась в ветвях.
II
– Опять двадцать пять! – Егор пододвинул к себе очередной «Журнал учёта». Подзаголовок «Инструктаж Т.Б.» был отпечатан бледным машинописным шрифтом на полоске клетчатой бумаги.
– Расписывался ведь уже. Сегодня. И вчера тоже. Сколько можно?
– Сколько нужно, столько и можно. Согласно инструкции.
Пятидесятипятилетний лаборант Фёдор Матвеевич Фомичёв (коллеги звали его исключительно «Фомич») извлёк из нагрудного кармашка ручку и протянул Егору.
– Вдруг ты в яму провалишься и ногу сломаешь? Или зверя дикого спугнёшь, а он тебя порвёт? Начальство спросит: «почему не довели до сотрудника правила поведения в Лесу? Который, между прочим, есть объект повышенной опасности? А мы ему этот журнальчик: «Как же-с, довели, разъяснили, проинструктировали! Вот, расписался честь по чести». А это значит – что?
– Что?
– А то, что пострадавший нарушил технику безопасности, с которой был своевременно ознакомлен. В соответствии. А значит, проявил халатность, и к руководству лаборатории претензий быть не может.
– Ясно. – вздохнул молодой человек. – Чёрт, не пишет…
Стальное перо карябало бумагу, не оставляя следа.
– Чернила кончились. Дай сюда.
Фомич извлёк из ящика стола пузырёк с фиолетовой жидкостью, отвинтил колпачок, опустил кончик ручки в чернила, поколдовал, посмотрел на свет. Егор поймал себя на мысли, что он похож на средневекового алхимика.
– Китайская! – похвастался лаборант. – Гоша подарил. Нашёл, говорит, в квартире какого-то профессора.
– А кто это – Гоша?
– Потом узнаешь.
Егор уже привык, что почти всё, что окружает его в Университете – родом из середины прошлого века. Но смириться с отсутствием нормальных письменных принадлежностей он не мог. Не мог и всё! Ни гелевых или хотя бы шариковых ручек, ни даже фломастеров – карандаши и «автоматические» перья, которые требовалось сперва заправить чернилами. А то и совсем уж древние приспособления в виде деревянной палочки со стальным пёрышком, которое при письме надо обмакивать в чернильницу. Егор успел попользоваться таким и с ужасом осознал, что писать придётся учиться заново.
Он осторожно взял ручку, вывел в графе фамилию, расписался. К удивлению, обошлось без кляксы.
– Фомич, а что здесь было до Зелёного Прилива?
– Здесь? Университет и был, что же ещё?
– Я имею в виду – на нашем этаже. Тоже кафедра ксеноботаники?
– А-а-а, вот ты о чём…
Лаборант отобрал у Егора ручку, завинтил колпачок и спрятал в нагрудный карман.
– Нет, раньше Биофак сидел в другом корпусе, вместе с почвоведами, а здесь был Мехмат. А когда корпус Лесу достался, нас сюда заселили – математики-то все наружу подались.
– Ясно. Какая математика без компьютеров?
– Именно. Но и у нас с приборами беда. Всё ГЗ обшарили в поисках старого оборудования, в Замкадье кому показать – животики надорвут. А главная беда с пишущими машинками. Если бы не барахольщики, уж не знаю, как и обходились бы…
– Барахольщики?
Он уже во второй раз слышал это слово. Первый раз о загадочных барахольщиках упомянула Лина.
– Есть тут у нас такие, из понаехавших.
– Не понял, из кого?
– «Понаехавшими», – терпеливо объяснил Фомич, – называют тех, кто приехал в Лес из-за МКАД и решил остаться. Было раньше такое словечко. Я вот, к примеру – «понаехавший».
– А я?
– А ты пока просто приезжий. Вот устроишься на постоянку – тогда и станешь «понаехавшим».
– А кто ещё есть?
