– Папа, слушай. Вот мы – это мы, да? А они – это они. Но ведь они тоже думают про себя, что они – мы?
«Что-то вы слишком рано созреваете, – подумал Бетли. – В семь лет я не задавал таких вопросов».
Где-то сзади хрустнула ветка. Мальчик исчез.
Журналист тревожно огляделся и прислушался. Нет, все в порядке.
Летучая мышь косым трепещущим полетом пересекла поляну.
Бетли выпрямился. Ему пришло в голову, что лесничий что-то скрывает от него. Например, он еще не сказал, что это был за всадник, который в первый день обогнал их на заброшенной дороге.
Он опять оперся спиной о стену домика. Еще раз сын появился перед ним, и снова с вопросом:
– Папа, а откуда все? Деревья, дома, воздух, люди? Откуда все это взялось?
Он стал рассказывать мальчику об эволюции мироздания, потом что-то остро кольнуло его в сердце, и Бетли проснулся.
Луна зашла. Но небо уже немного просветлело.
Лошадей на поляне не было. Вернее, одной не было, а вторая лежала на траве, и над ней копошились три серые тени. Одна выпрямилась, и журналист увидел огромного отарка с крупной тяжелой головой, оскаленной пастью и большими, блещущими в полумраке глазами.
Потом где-то близко раздался шепот:
– Он спит.
– Нет, он уже проснулся.
– Подойди к нему.
– Он выстрелит.
– Он выстрелил бы раньше, если бы мог. Он либо спит, либо оцепенел от страха. Подойди к нему.
– Подойди сам.
А журналист действительно оцепенел. Это было как во сне. Он понимал, что случилось непоправимое, надвинулась беда, но не мог шевельнуть ни рукой ни ногой.
Шепот продолжался:
– Но тот, другой. Он выстрелит.
– Он болен. Он не проснется… Ну иди, слышишь!
С огромным трудом Бетли скосил глаза. Из-за угла сторожки показался отарк. Но это был маленький, похожий на свинью.
Преодолевая оцепенение, журналист нажал на курки ружья. Два выстрела прогремели один за другим, две картечины унеслись в небо.
Бетли вскочил, ружье выпало у него из рук. Он бросился в сторожку, дрожа захлопнул за собой дверь и накинул щеколду.
Лесничий стоял с ружьем наготове. Его губы пошевелились, журналист скорее почувствовал, чем услышал вопрос:
– Лошади?
Он кивнул.
За дверью послышался шорох. Отарки чем-то подпирали ее снаружи.
Раздался голос:
– Эй, Меллер! Эй!
Лесничий метнулся к окошку, высунул было ружье. Тотчас черная лапа мелькнула на фоне светлеющего неба; он едва успел убрать двустволку.
Снаружи удовлетворенно засмеялись.
Граммофонный, растягивающий голос сказал:
– Вот ты и кончился, Меллер.
И, перебивая его, заговорили другие голоса:
– Меллер, Меллер, поговори с нами…
– Эй, лесник, скажи что-нибудь содержательное. Ты же человек, должен быть умным…
– Меллер, выскажись, и я тебя опровергну…
– Поговори со мной, Меллер. Называй меня по имени. Я Филипп…
Лесничий молчал.
Журналист неверными шагами подошел к окошку. Голоса были совсем рядом, за бревенчатой стеной. Несло звериным запахом – кровью, пометом, еще чем-то.
Тот отарк, который назвал себя Филиппом, сказал под самым окошком:
– Ты журналист, да? Ты, кто подошел?..
Журналист откашлялся. В горле у него было сухо.
Тот же голос спросил:
– Зачем ты приехал сюда?
Стало тихо.
– Ты приехал, чтобы нас уничтожили?
Миг опять была тишина, затем возбужденные голоса заговорили:
– Конечно, конечно, они хотят истребить нас… Сначала они сделали нас, а теперь хотят уничтожить…
Раздалось рычание, потом шум. У журналиста было такое впечатление, что отарки подрались.
Перебивая всех, заговорил тот, который называл себя Филиппом:
