Мне кажется, впервые по-настоящему я осознал разницу между Дубликатом и живым человеческим существом, когда понял, что действительно мне нравилось делать. Наверное, именно в такой момент каждый человек осознает свое «я».
Помню мы с Ло отправились в очередное наше «путешествие». Мы стали свидетелями того, как всего за несколько дней наше поле преобразилось: оно утопало в маленьких синих цветах. Таким же был цвет глаз у Ло и нашей мамы. Сестра тут же принялась срывать цветы, составляя из них неумелый, но от этого не менее красивый букет.
– Осторожно, Ло! Не поранься! – забеспокоился я и начал ходить за сестрой по пятам, не позволяя ей быть излишне самостоятельной.
– Отстань! – отрезала она игриво.
Я наклонился над цветком и стал рассматривать его со всех сторон. Я вдруг ощутил, что испытываю жажду. Но не физическую. Скорее, эмоциональную. И чем больше я смотрел на растение, тем больше заглушал это чувство. Я и раньше видел цветы на картинках, но в жизни они были совсем другими. В отличие от Ло, мне было страшно касаться цветов: казалось, я могу нарушить какой-то баланс мироустройства. Впрочем, это сейчас я так размышляю. Не думаю, что в тот момент я действительно думал о чем-то подобном.
Когда Ло принесла букет домой и с довольной улыбкой протянула его маме, та недовольно покосилась, но ничего не сказала и взяла букет. Ло захихикала и убежала. Кажется, она забыла о цветах в ту же секунду. Но не я. В тот же вечер я обнаружил их в мусорном ящике. Еще не подозревая ничего плохого, я осторожно вытянул один цветок и мигом спрятался в своей комнате. Мое сердце бешено колотилось, как будто я совершил что-то недостойное, посягнул на что-то святое. Теперь я понимаю, что в тот момент ощутил, что предаю кого-то: чувство такое же фальшивое, как и любая подделка.
Цветок увядал, а я не мог не упиваться его красотой. И тогда я впервые нарисовал. Это запрещалось. Всё, что не было связано с творчеством и наложенной на тебя должностью, было под запретом. Если бы я распотрошил лягушку, это было неплохо для меня. Совсем не плохо. Но всё остальное оставалось для Дубликата. Ты будешь дворником, а твой Дубликат будет всемирно известным художником. А ты всего лишь тень. Мир обернулся чудесным местом, где людям больше не нужно было бороться за место под солнцем. Это место занимает твоя копия. Тот, кем бы ты мог быть. Но никогда не будешь.
Но так ли чудесно я чувствовал себя в тот момент, когда впервые осознал, что сделал что-то ужасное? Мама шила одежду. Она была швеей на дому, шила обычную одежду для людей. Ее Дубликат был популярным тренером для семей с проблемами. Рассказывал, как правильно жить. Знаю, все это сложно понять, если вы не живете в таком мире. Но люди-то всегда одинаковые: им нужно что-то одевать и есть. Мир меняется не за одну секунду, знаете ли. Все это происходит медленно, и ты не успеваешь это уловить. Примерно, как и момент, когда цветок распускается. Когда смотришь на это непрерывно, то ничего не замечаешь. Никаких изменений. Когда же закрываешь глаза на миг… Бац! Он уже открылся. Почти магия. Невероятно. И если бы вот так в жизни можно было бы закрыть глаза примерно на лет двести, а затем открыть их, произошло бы то же самое. Но это невозможно. Приходится следить, но ничего не замечать.
И я подошел к маме.
– Я работаю, Ной, – произнесла она тихо и вкрадчиво, не желая выказывать недовольства. Но я не ушел. И даже не тронулся с места. Не знаю, что мною овладело. Это было похоже на одержимость. Как одержимость матери своим новорожденным ребенком.
