– Он всегда оставлял записку, если срочно уезжал. Или звонил хотя бы, как тогда из Парижа.
– Не успел, значит. Позвонит еще. Говоришь, нет его дорожной сумки?
– Нет, – подтвердила Ирина. – Он ее вечно наготове держал, чтобы только взять и – вперед.
– У вас коньяк в баре есть? – спросил Алексей.
– Есть Hennessy, подарочный. А что?
– А то. Хлопни рюмку, лучше две и спать ложись пораньше. Утро вечера мудренее.
– Ты уверен?
– Практически да. У таких якобы таинственных случаев обычно есть очень простое объяснение.
– Но вещи точно кто-то трогал…
– Выпей и поспи, – настойчиво сказал Алексей.
«И ерунда перестанет мерещиться», – добавил он про себя.
Вечер на южном берегу Крыма выдался теплым. Прохладный ветер с гор стих после обеда, и прогулка перед сном превратилась в настоящее удовольствие. Президент Союза ССР Николай Иванович Рыжков даже не стал поднимать воротник куртки, а насчет головного убора начальник охраны решил ему не напоминать. Море уже слилось по цвету со звездным небом, только вместо звезды светил сигнальным огнем сторожевой корабль, стоявший прямо напротив объекта «Заря»6.
Компанию президенту составил генеральный секретарь ЦК КПСС Егор Кузьмич Лигачев. Его кортеж прибыл с аэродрома Бельбек незадолго до ужина. Разумеется, один из вождей навестил первого человека в советской иерархии не для того, чтобы отведать отборных яств. Такой визит сам по себе был событием экстраординарным, так как, по негласному обычаю, когда один из них находился в отпуске, другой всегда оставался на хозяйстве в Москве.
– Телеграммы продолжают поступать? – подмигнул Егор Кузьмич, обменявшись рукопожатиями с Николаем Ивановичем.
Хватка у них обоих была крепкая, но у Рыжкова, бывшего директора «Уралмаша», пожалуй, всё-таки сильнее.
– Я их не читаю, – отмахнулся президент.
– Не читаешь, как народ тебя любит?
– Об этом меня Крючков информирует7.
Оба посмеялись. Генсек знал, что Николай Иванович равнодушен к парадности. К ней глава государства причислял и ритуалы, связанные с его днем рождения8. Подальше от них, как подозревало его окружение, он и улетел еще неделю назад из столицы. Хотя было и другое желание: отрешившись от повседневных хлопот, подумать о кое-каких делах стратегического масштаба.
Впрочем, за столом важных тем не поднимали. И только когда отошли от главного корпуса государственной дачи на изрядное расстояние, президент спросил:
– Ну что, Егор? Назад дороги нет?
– Нет, – убежденно ответил генеральный секретарь.
– Поймут нас в партии, да и вообще?
– Думаю, поймут правильно. Вопрос назрел и перезрел.
– Может, всё-таки после юбилея?
Лигачев остановился. Позади, на приличной дистанции, замер охранник.
– Хватит уже тянуть. Я считаю, седьмого ноября на мавзолее должен стоять другой генсек.
Рыжков прищурился. Отношения первых лиц пережили разные этапы, и поначалу, говоря откровенно, большой теплоты и доверия между вождями не наблюдалось. Суровая необходимость толкнула обоих навстречу друг другу без малого восемнадцать лет назад, ну а дальше… Дальше, наверное, вступило в силу старинное русское правило, звучавшее так: «Стерпится – слюбится».
– А не дадим повода для спекуляций: мол, оппозиция выступила, и Лигачева сняли? – в голосе у Рыжкова прозвучало сомнение – подлинное или наигранное, разобрать было трудно, даже давно зная его.
– А потом они еще митинг соберут, и мы опять отложим? И до каких пор?
