– Я Лена! Лена Самохина! Я тут живу! Меня папа оставил, запер, пошел в магазин за продуктами и не вернулся! Тут мама мертвая! А я одна!
– И что, ключей нет, что ли? – слегка сварливо спросила Настя, внезапно ощутив прилив сил. Есть кто-то, кому хуже, чем ей, точно! А она, Настя, должна быть сильной и будет такой!
– Нету! – плаксиво откликнулась девочка. – Мама куда-то дела! Я не нашла! У папы ключи! Без ключей не открыть!
– Папа твой как выглядит? – спросила Настя. – Высокий такой, плечистый, да? В рубашке в полоску?
Девчонка замолчала, потом неуверенно и со страхом ответила:
– Да-а… вы его видели?
– Вижу… – мрачно ответила Настя, разглядывая мертвеца. – А разве ты не видишь? В глазок?
– Не-а! Я в глазок ничего не вижу! А! Вот! Тебя вижу! Теперь тебя вижу!
Настя сообразила: наверное, через глазок невозможно разглядеть пол лестничной площадки, да и труп лежит чуть в стороне. Так. Что делать? Ключи брать из руки мертвеца и открывать девчонку, что же еще-то? Вот и живой человек, не одна теперь Настя будет!
Потянулась, уцепилась пальцами за вязанку ключей… есть! Брякнуло, мертвец отпустил свое «сокровище». Настя выдохнула – только сейчас заметила, что, пока тянулась к ключам, дыхание затаила, как перед прыжком в воду.
Подышала, успокаиваясь, заодно нашла нужный ключ – здоровенный такой, желтый, со сложными загогулинами. Похожий на тот, что был у Насти.
Вставила в замочную скважину и только потом сообразила: а как дверь-то откроет? Мертвец лежал головой у двери! Думала секунд пять, вернее, решалась, потом, содрогаясь в душе и стиснув зубы, схватила мертвеца за холодную руку и потянула к ступеням лестницы. Труп подался и проехал по площадке, оставляя за собой пыльный след.
Скажи кто-то Насте, что она будет вот так таскать по лестничной площадке чей-то труп, да еще и воспринимая это не как ужас и повод вытошнить содержимое желудка, – она бы рассмеялась в лицо идиоту! Она, домашняя девочка с айфоном, будет таскать трупы?! Не в Сирии ведь живет! Не на войне находится!
Всё. Дорога свободна. Теперь и в бабушкину квартиру можно спокойно войти, и девчонку вытащить. Подошла, обыденно, скучно повернула ключ, потом вставила второй, отодвинула дверные штыри, потянула дверь на себя.
За дверью стояла худенькая, стройная девчонка лет одиннадцати-двенадцати, одетая в простенький сарафан, чистенькая и ухоженная – обычная домашняя девчонка. Ее сине-голубые глаза смотрели испуганно, она растерянно теребила в руке пышную русую косу и кусала пухлые губки. Ее взгляд упал на лежащего за дверью мужчину, и лицо девочки скривилось, из глаз брызнули слезы – ручьем, стекая по щекам обильным водопадом.
– Па-апа! А-а-а… а-а-а… папа!
Она шагнула мимо застывшей Насти, подошла к мертвецу и бессильно опустилась рядом, раскачиваясь и постоянно, на одной заунывной ноте повторяя:
– Папа… а-а… а-а… папа…
У Насти ком подкатил к горлу. Ей тоже захотелось завыть, забыться в рыданиях, закричать: «Бабуленька! Бабуленька моя! А-а-а!» – но она сдержалась и только яростно засопела носом, мучительно проталкивая в глотку пыльный воздух, пахнущий тленом мертвечины. А потом рявкнула, заглушая боль, свою и чужую:
– Хватит! Я сказала: хватит ныть! Вставай! Пошли, расскажешь мне, что тут происходит!
Девчонка и правда замолчала, вытерла слезы и вдруг стала деловито собирать продукты, выпавшие из пакета. Сложила, не без натуги подняла тяжелый пакет и, хлюпая красным носом, предложила:
