Нет, нужно всё-таки написать, что она не обманывает, по крайней мере, старается этого не делать. По крайней мере, я стараюсь это делать. И обещаний она вроде бы не нарушала, потому что никому ничего не обещала. Значит, всё в порядке»
На всякий случай Ирина скользнула глазами по группе, где бегали ребята, поставила на бумаге номер очередного вопроса и бодро отрапортовала:
«Я никого не обманываю и не нарушаю своих обещаний»
Каждый раз, отвечая на вопросы исповеди, Ирина с трепетом ожидала этого двенадцатого вопроса. Это был самый последний вопрос и самый неприятный из всех возможных.
«12. Не делал ли ты чего-нибудь такого, о чём было бы стыдно рассказывать или что было бы стыдно делать в присутствии других детей или взрослых?»
Действительно, обо всём плохом, что только можно было сделать, было бы стыдно рассказывать кому-нибудь, тем более делать это в чьём-либо присутствии.
«Какой же батюшка всё-таки… коварный», – каждый раз думала Ирина, добираясь до этого вопроса.
Слово «коварный» здесь не несло никакого отрицательного оттенка в значении, и в собственном лексическом словаре девочки имело, скорее, характер комплимента. Нужно было очень постараться, чтобы, ставя точку над «i» в вопросах к исповеди, придумать такой вопрос, который бы включал в себя все-все-все грехи, которые не были упомянуты.
А самым неприятным было то, что такой грех у Ирины был. Однажды она сделала нечто такое, в чём ни за что на свете не призналась бы никому. Даже сейчас, вспоминая об этом, она чувствовала, как краска стыда заливает ей лицо.
И снова Ирине пришлось бороться с собой. С одной стороны признаваться в содеянном не хотелось, с другой стороны, как обмануть Бога, который всё знает? И если ему известно, что ты сделала и Он поймёт, что ты в этом признаваться не хочешь, то насколько хорошо он будет к тебе относиться?
Ирина набрала полную грудь воздуха, словно перед тем как нырнуть в воду. Даже глаза на мгновение закрыла, и, низко склонившись, так, что пляшущий кончик ручки упирался в лоб, принялась писать.
«Однажды я хотела посмотреть, что будет, если дождевого червяка бросить в муравейник. Я не знала, что получится, если это сделать. Я пустила его в муравейник, а они его съели. Я хотела спасти червяка, но не смогла. Батюшка, простите меня. Пожалуйста! Я честное-пречестное никогда не буду так делать. Я раньше никогда не мучила животных, у меня это случайно получилось!»
Обычно, после написания исповеди Ирина чувствовала стыд, но и облегчение. Сейчас она ощутила в душе некое беспокойство, дискомфорт. Прислушавшись к своим ощущениям, она поняла, что, после того, как всё это написала, стала сама себе противна. Как это просто – написать грех, дать прочитать его батюшке и обо всём забыть. И в первую очередь не думать о том, что у убитого червяка могли быть дети, друзья, может он сам был чьим-то ребёнком, и кто-нибудь ждёт до сих пор его возвращения.
Ирина старалась плакать очень редко, но тут её глаза наполнились слезами. Она поспешно их вытерла и с беспокойством закрутила головой. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь увидел, как она плачет. Всё-таки совсем уже взрослая, десять лет стукнуло. Это не девять – три по три. Это целых десять – столько же, сколько пальцев на руке.
Оставался самый-самый последний вопрос, очень несуразный, и Ирина про него всегда забывала, да и отвечала, ни на секунду не задумываясь:
