Пока мы глаза таращили, Рахматулин поднялся по ступенькам и направился к дверям «Айсберга». Одна из обезьян, та, что помельче, предусмотрительно забежала вперед. Он прошел мимо нас, совершенно не заметив. Сонька, которая при виде всего этого великолепия малость растерялась, пришла в себя и громко позвала:
– Витя!
Рахматулин обернулся, недовольно нахмурившись. Я покосилась на Соньку, конечно, женщина она сногсшибательная, но как-то мне не верилось, что любовь к ней он пронес через всю жизнь. Мне стало жаль наших усилий. В этот момент в лице Рахматулина стали происходить разительные перемены: сначала он нахмурился еще больше, точно что-то вспоминая, потом вдруг улыбнулся и пошел к нам, широко раскинув руки.
– Бог мой, Софа, ну надо же… Какая встреча!
Софа мгновенно расцвела, повела глазами и плечами и запела в ответ:
– Только не говори, сколько лет прошло, не стоит напоминать, что я уже старуха.
– Ну уж нет, потрясно выглядишь. – Он подошел вплотную, они с Сонькой обнялись и троекратно облобызались, по русскому обычаю, надо полагать. Три обезьяны выжидающе замерли, самая крупная сочла нужным нерешительно улыбнуться.
– Какими судьбами в наших краях? – спросил Рахматулин, отступая на шаг.
– Я ведь тебя ищу, Витя.
– Серьезно? – Тут Витя посмотрел в мою сторону. Сонька права, к блондинкам он явно дышал неровно.
– Моя подруга, – влезла Сонька, обладавшая собачьим чутьем. – Познакомься, Грета.
– Вообще-то Маргарита, – сказала я, – Гретой меня называет Софа и еще несколько друзей.
Он осторожно пожал мне руку.
– Виктор. Что ж мы стоим, а? Пойдемте, посидим, встречу отметим. Сколько лет не виделись… Ты Надьку Сорочинскую помнишь?
– Конечно.
– Так она в ментовке, следователь, прикинь?
– Серьезно! – ахнула Сонька. – Впрочем, она всегда была занудой, а этот ее дурацкий хвост…
Далее последовали воспоминания, обычные в таких случаях. Мы вошли в ресторан и заняли стол в нише, что-то вроде отдельного кабинета, обезьяны расположились неподалеку. Воспоминания продолжались.
– А помнишь, как Вовка Новосадов жука принес?
Я вежливо улыбалась и скучала, так как школьные воспоминания бывают интересны только самим вспоминающим.
– Что ж, – сказал Рахматулин, поднимая бокал с шампанским. – За встречу! – Мы выпили. – Да, сколько лет прошло, а ты не изменилась. Только красивее стала.
– Это ты из вежливости говоришь.
– Брось, ты была самой красивой девчонкой в школе, все парни по тебе с ума сходили, а я больше всех… Рассказывай, что, как, замужем, дети?
– Нет, Витенька, выбирала, выбирала и довыбиралась, осталась в старых девах.
– Не похоже, – засмеялся он, цепко ухватив взглядом костюм за доллары и бриллиантовые серьги. Как бы Сонька не пережала и он не решил, что мы проститутки. Сонька тоже уловила эту опасность и спросила с избытком интереса:
– А ты? Женат?
– Был. Теперь свободен как птица.
– Дети?
– Дочь, пять лет.
– Да, время бежит, – Сонька напустила в глаза задумчивости.
– Не дождалась меня, – улыбнулся Рахматулин, – а я ведь тебе каждый день письма писал.
Сонька, видно, вспомнила, как именно они расстались, и пояснила, обращаясь ко мне:
– Витя был в армии, – по ее тону было ясно, о какой армии идет речь, – а я как раз уехала в другой город. Знаешь, как это бывает – новые люди, новые впечатления. Как видишь, особого счастья мне это не принесло, – загрустила подруга и вдруг брякнула: – Вся жизнь в труде.
