Он строил его два часа. Это была зима. Седьмая или восьмая зима жизни. Зимние каникулы. Редкий снег и пустынный двор. Друзей не было. Кто заболел, кто уехал к бабушке, кто просто сидел дома. А он вышел. Снег грозился растаять, и Коля решил слепить этого снеговика. С первым шаром он перестарался, скатав его размером себе по грудь.
Второй был на подходе. Час он потратил на то, чтобы с помощью санок и веток затащить его на первый. А когда третий шар оказался на месте головы, маленький Коля был мокрым насквозь. Он вставил палки вместо рук. Сходил к пролегающей неподалеку теплотрассе и наковырял незамерзшей земли. Сделал глаза, рот, нос, подобие пуговиц. Изможденный, но довольный результатом сел на санки.
Нужно было идти домой переодеваться. Коля последний раз любовно осмотрел свое творение и пошел домой, таща за собой санки. Он ел горячий борщ и смотрел на снеговика под окнами. Ел. Улыбался и смотрел. Ел и улыбался ровно пять минут. На улицу вышли взрослые ребята, которые за несколько секунд ногами разломали снеговика.
А он сидел и смотрел в окно, как трое прыщеватых юнцов топчут его труд.
Сейчас Николай смотрел на стопку помятых листов, а перед глазами была куча грязного снега. Смятые старания, смятые чувства.
– Николай, быть может нам все-таки следует перенести нашу встречу?
Адвокат теребил запонку. Николай в очередной раз вздрогнул, долго изучал адвоката, перехватил заинтересованный взгляд нимфы, отметил нервное ерзанье коротышки и почувствовал тяжелый натиск папаши.
– Все нормально, я все слышу и все понимаю.
– Тогда повторите, что я сказал.
– Вы спросили, в какой валюте я хочу получить деньги.
Адвокат кивнул, редактор облегченно выдохнул.
– Мы ждем ответа.
– У вас с собой в какой?
– В долларах.
– Нормально.
Мужчина залез во внутренний карман пиджака. Николай усмехнулся. Не в кейс, не в сумку, а именно в карман. Его купили из кармана. Пригоршней медяков. Николай вздрогнул. Осознание собственной дешевизны неприятно защекотало самолюбие. А может встать, послать всех на х.., порвать контракт и уйти? Да, вот так, бросить им в лицо клочки бумаги и уйти. Остаться при своем. Пусть без этих клочков зеленой бумаги, но с гордостью, с осознанием того, что не променял свой дар на три целковых. Что…Дар? А есть ли дар?
Он снова вернулся туда, откуда начал мыслительную гонку. Снова четыре пары глаз ждали от него действия. А он как девочка-целочка метался между собственным «я» и кучкой долларов напротив.
– Зачем она вам? Зачем вам посредственность, выраженная в тридцати тысячах слов? Что вы будете с ней делать? – спросил он нимфу.
Та лишь фыркнула и отвернулась. Парень усмехнулся.
– Нам нужен не ваш роман, – встрял редактор. – Нам нужна идея. Да, я же вам говорил, что ваш стиль и грамматика желает лучшего, желает намного лучшего. Но Виолетта, – коротышка слащаво улыбнулся.
Девушка ответила кислой миной.
– Так вот Виолетта очень талантливая девушка. Она решила развить вашу тему, так сказать взять зерно рассказа и превратить его в полноценный роман, потому как на данный момент написанное вами нельзя подавать читателю. Это сырые наброски, это…
– Я понял, – перебил Николай.
В комнате снова воцарилось молчание. Все выказывали нетерпение, но ждали. А Николай пытался убедить себя. Вот уже больше двух месяцев он пытался переубедить себя в том, что так начинали почти все. Что из литературного «негра» он выбьется в беллетриста, что это очередная ступень, которую нужно преодолеть, что вон оно. То что он так ждал. Пусть не его имя будет на книжке, но это все равно шаг к успеху, если появились люди, которые готовы платить за его слова. За его тридцать тысяч слов и пару умных мыслей. Что… что… он продал свой труд за копейки и теперь отрекается от него. И он еще о чем-то думает? Он пытается найти оправдание себе? Он… он еще раз посмотрел на тонкие стопки денег. Две тысячи долларов. Три или четыре месячные зарплаты. Сколько он писал эти тридцать тысяч слов? Два месяца. Дебет сходился с кредитом. Числа окупали себя, но вот только внутреннее «я» не признавало цифр.
