– «О моей любви к тебе»… – вслух прочитала она заглавие стихотворения. – Папа! Денис стихи про любовь пишет!
– Что такое?
– Честное слово!..
Вынырнувший из воды Денис заметил, к своему ужасу, стихи в руках Вари и сердито закричал:
– Варя! Положите на место!
Но девочка, заливаясь смехом, продолжала громко читать, не обращая внимания на автора.
– Положите, я вам говорю, на место! Это не честно!
– Варя! – строго крикнул отец. – Немедленно положи стихи. Что за мерзость!
Девочка сразу сделалась серьезной, сунула бумагу под одежду и, с обиженной физиономией, сползла на животе с камня.
Ах, как жарко пекло солнце! Как упоительно сверкало бирюзовое небо, как белоснежны были чайки, плавно носившиеся над тихой рекой. Но ни Денис, ни Варя не замечали и не чувствовали больше этой радости земли и неба. Они злобно, искоса поглядывали друг на друга. Денис вылез на берег и молча стал одеваться. Как глупо и нелепо нарушили его светлую тайну, как будто бросили тяжелый камень в тихое лесное озеро, доселе никогда не видевшее возле себя людей. Это был первый камень, брошенный в весну его жизни.
– Денис, кому же стихи предназначаются? – язвительно спросила Варя.
Денис хотел ответить что-то дерзкое, грубое, но вдруг он ясно себе представил Финочку, с ее добрыми глазами, услышал ее голос, и вся его злость сразу прошла. Ах, ведь никто ничего, в сущности, не понимает в том, что в его душе происходит. Ведь тайна-то открыта в ничтожной ее части, а весь золотой клад этой тайны спрятан глубоко в нем, и клад этот невидим и неосязаем для посторонних. Так кто же может отнять его? И Денис тихо и беззлобно рассмеялся.
– Кому предназначаются? – почти весело переспросил он. – Никому. Так… для себя… Мне.
– Во всяком случае, я думаю, что не тебе, Варвара, – приподнимая удочку, предположил Белецкий, заключая этими словами союз с Денисом. – Вылезай-ка, Варя.
Девочка, надув губы, вышла из воды и набросила на тело платье. Вся ее фигура выражала полное пренебрежение к поэту и независимость. Мысленно она призналась себе, что очень хотела бы получить стихи даже и от Дениса, но гордость не позволяла ей сделать хоть один шаг в этом направлении. Она презрительно бросила:
– Вот еще… очень мне нужно от всякого… мужика стихи получать.
Белецкий бросил удочки и вскочил на ноги.
– Варвара! – загремел он и грозно подошел к дочери. – А ну-ка, повтори, что ты сказала!
Девочка не шелохнулась, опустила голову.
Молчание.
– Повтори, я говорю!
Длинные ресницы дрогнули, рука затеребила на груди пуговицу. Ни звука.
– Откуда это у тебя, я не понимаю? – понижая голос, удивился Белецкий. – Разве от меня ты что-нибудь подобное слышала? Или от мамы? И потом – это упрямство. Уж если ты сделала бестактность, то, по крайней мере, извинись, если ты порядочный человек. А ну-ка, сию секунду извинись!
Девочка продолжала молчать.
– Извинись, Варя… – совсем тихо попросил Белецкий, чувствуя, что дочь его победила и что он делает ошибку, переходя на просящий, почти заискивающий тон.
На девочку же, к его радости, это подействовало, ее столбняк прошел, она подняла голову, повернулась к Денису, раскрыла было рот, чтобы извиниться, но Дениса уже не было. Там, где он стоял, качались только потревоженные кусты тальника.
– Денис! Зачем ты ушел? Иди сюда! – закричала Варя. – Денис!
Но кругом было тихо. Где-то далеко слышались голоса купающихся детей.
– Нехорошо, Варя. Стыдно, – сокрушенно проговорил Белецкий и, вздыхая, пошел к удочкам.
